Перси любил хорошо одеваться. Он всегда носил костюм с галстуком. Его воротнички всегда были чистыми и туго накрахмаленными, а туфли начищенными, новыми на вид, с крепкими, совсем не стоптанными каблуками. Перси разбирался в одежде и покрое костюмов и мог сразу определить, кому из прохожих шьют на заказ, а кому нет. Умение хорошо одеваться было в его глазах чуть ли не добродетелью: он уважал людей, которые уважали одежду.

Вилли ничего не знал об одежде. У него было пять белых рубашек, а поскольку прачечная колледжа открывалась раз в неделю, ему приходилось два или три дня подряд надевать одну и ту же рубашку. У него был один галстук хлопчатобумажный, бордовый, ценой в шесть шиллингов. Каждые три месяца Вилли покупал новый галстук и выбрасывал старый, страшно заляпанный и такой мятый, что он уже не завязывался. Пиджак у него тоже был один — светло-зеленый, он не очень хорошо сидел и не держал формы. Вилли купил его за три фунта на Стрэнде, на распродаже, где самая дорогая вещь стоила не больше пятидесяти шиллингов. Он не считал, что плохо одевается, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что Перси придает одежде большое значение и любит поговорить о ней. В первое время эта особенность Перси удивляла его. Ему казалось, что беспокоиться о покрое и цвете своего платья пристало разве что женщинам (и где-то в дальнем, сейчас уже закрытом уголке его сознания маячила мысль о неполноценных, его родственниках с материнской стороны, и их любви к ярким цветам). Мужчина, если он не неженка и не лентяй, не должен уподобляться женщинам в этом отношении. Но теперь Вилли подумал, что он понимает, почему Перси любит одежду, а еще больше обувь. А потом он убедился, что был не прав, считая любовь к одежде позорящей мужчину. Однажды Перси сказал:

— В субботу ко мне придет подружка. — По выходным в комнаты студентов пускали женщин. — Не знаю, замечал ли ты это, Вилли, но по выходным весь колледж прямо трясется от е…

Вилли почувствовал волнение и ревность — особенно его восхитила та легкость и прямота, с которой говорил Перси. Он сказал:

— Я бы познакомился с твоей подружкой.

— Приходи в субботу, выпьем вместе, — предложил Перси.

И Вилли стал с нетерпением ждать субботы. Чуть позже он спросил у Перси:

— А как зовут твою подружку?

— Джун, — удивленно ответил тот.

Это имя звучало для Вилли непривычно и приятно. И потом, во время того же разговора, он спросил как можно небрежнее:

— И чем она занимается, эта Джун?

— Продает духи в "Дебнемз".

Духи, «Дебнемз» — эти слова взбудоражили Вилли. Перси заметил его интерес и, желая лишний раз подкрепить свою репутацию истинного знатока Лондона, пояснил:

— "Дебнемз" — это большой универмаг на Оксфорд-стрит.

Еще через некоторое время Вилли спросил:

— Значит, там ты и познакомился с Джун? В «Дебнемз», где продают духи?

— Да нет, в клубе.

— В клубе?

— В питейном заведении, где я работал. Вилли был потрясен, но постарался скрыть это.

— Понятно, — ответил он.

— Я работал там до того, как попал сюда, — сказал Перси. — Владелец этого клуба — мой приятель. Если хочешь, я тебя туда свожу.

Они поехали на станцию метро Марбл-Арч. Именно сюда Вилли приезжал много месяцев назад, чтобы посмотреть на Уголок ораторов, — тогда он и встретил в парке Кришну Менона. Но теперь, когда Вилли в обществе Перси направился к тихой узенькой улочке, огибающей сзади большую гостиницу на Оксфорд-стрит, у него на уме был совсем другой Лондон. Клуб — снаружи его можно было распознать лишь по крохотной вывеске — оказался маленькой, изолированной, очень темной комнаткой, в которую вела дверь из вестибюля. За стойкой стоял черный бармен, а на табурете перед ним сидела светловолосая женщина с очень светлой, перепудренной кожей и в светлом платье. Оба они поздоровались с Перси. Вилли был взволнован, но не красотой женщины — она не была красива и казалась тем старше, чем дольше он на нее с мотрел, — а ее вульгарным, вызывающим видом, тем, что она пришла сюда вечером, тщательно подготовившись, и явным ощущением того, что он воспринимал как порочность. Перси заказал им обоим виски, хотя ни он, ни Вилли не любили спиртного; они сели, не притронувшись к стаканчикам, и Перси заговорил.

— Я дежурил тут у дверей. С вежливыми обходился вежливо, а с грубыми грубо, — сказал он. — Это была единственная работа, которую я смог найти. В таком месте, как Лондон, парням вроде меня надо брать что дают. Однажды я подумал, а не попросить ли мне долю в этом бизнесе. Мой друг здорово разозлился. Тогда я решил уйти, чтобы сохранить с ним хорошие отношения. Мой друг — опасный человек. Сам увидишь. Я вас познакомлю.

— А Джун пришла сюда как-то из «Дебнемз», где она торгует духами? спросил Вилли.

— Да, это недалеко. Пешком два шага.

Хотя Вилли не знал, как выглядит Джун и где находится «Дебнемз», он много раз пытался представить себе, как она идет из своего магазина в клуб.

В субботу он увидел ее в колледже, в комнате Перги. Джун оказалась крупной девицей в юбке, тесно облегающей бедра. Маленькая комнатка была наполнена запахом ее духов. У себя в «Дебнемз», подумал Вилли, она может воспользоваться любыми духами, какие только там продаются, вот и не пожалела их.

Вилли никогда еще не встречал такого аромата — смешанного запаха экскрементов, пота и глубокой, пронзительной, какой-то многосоставной сладости неопределенного происхождения.

Они устроились вместе на маленьком диванчике, и он позволял себе все плотнее прижиматься к ней, вдыхая этот сложный аромат, глядя на ее выщипанные брови, ощущая прикосновение ее ног, чуть колючих после депиляции, — она сидела, подобрав их под себя.

Перси заметил это, но смолчал. Вилли счел его молчание проявлением дружеской снисходительности. И сама Джун была мягка и уступчива, даже в присутствии Перси. Вилли видел эту готовность и уступчивость на ее лице. Когда подошло время оставить Джун и Перси наедине, чтобы они могли заняться тем, ради чего встретились, он уже взвинтил себя. Он подумал, что ему надо найти проститутку. Как это делается, он не знал, но слышал, что проституток много на улочках рядом с Пиккадилли-серкус. И все же отправиться туда ему не хватило смелости.

В понедельник он пошел в «Дебнемз». Девушки в парфюмерном отделе испугались его, а он их — напудренных, каких-то ненастоящих, со странными ресницами и к тому же ощипанных и подбритых, точно курицы в магазине. Но потом он все-таки отыскал Джун. Среди этого стекла и блеска, на искусственном свету — именно такой необычайный Лондон искал он на улицах сразу после своего приезда — она выглядела высокой, мягкой, грубоватой и очень соблазнительной.

Увидев все, что так возбудило его в субботу, он едва мог выдержать это зрелище. Ее длинные ресницы под перламутровыми веками и черными линиями бровей взметнулись вверх. Она поздоровалась с ним без удивления. Ему сразу стало легче; не успел он обменяться с ней и десятью словами, как убедился, что она понимает его потребность и готова быть с ним ласковой. Но даже тогда он почувствовал, что не знает, как перейти к делу, какие слова здесь нужны. Единственным, что он смог сказать, было: