Не думай, что старый мир уходил сам собою, как уходит зима, или ночь сменяет день. Капиталисты отчаянно боролись. Я тебе покажу там флаг, который развевался на бронепоезде революции. Этот бронепоезд построили рабочие, они сами и воевали на нём против белых. За всё, что стало теперь для нас обычным — за светлую школу, за фабрики без капиталистов, за весь наш новый мир, — шла долгая и тяжёлая борьба.

Рассказываю я тебе об этом, конечно, для того, чтобы ты поняла, как много выстрадали рабочие, народ, чтобы вырвать власть из чужих рук и стать хозяевами своей страны…

И вот уже пятьдесят лет, целых полвека, рабочие и крестьяне управляют нашей страной!

Помнишь, ты как-то удивилась, увидев на фотографии в газете человека с козырьком на голове, и спросила, зачем это он надел. Папа тебе объяснил тогда: это металлург, ему приходится иметь дело с расплавленным металлом, и козырёк предохраняет его лицо и глаза от сильного жара. Вот точно такой козырёк и у Александра Григорьевича. Он вальцовщик. Стоит у конвейера, по которому одна за другой движутся раскалённые чурки металла. Их называют слябами. Глазам больно смотреть, как они сверкают.

Слябы тяжеленные, каждая весом с грузовой автомобиль. Они неторопливо ползут от одного пресса к другому, расплющиваются под ними, перевёртываются, много раз обжимаются. В конце концов с конвейера сходят огромные металлические листы. В войну из таких листов делали броню для танков.

Ещё несколько лет назад Александр Григорьевич огромным крюком хватал огненный слиток, тащил его на себя, ворочал, подсовывал под вальки. Только богатырю под силу такая работа. А Александр Григорьевич и в самом деле похож на богатыря: высокий, широкоплечий, сильный. Работа вальцовщика не только тяжёлая, но и опасная. Какая тут сноровка нужна! Одно неловкое движение — и тяжеленный, пылающий сляб потащит за собой вальцовщика вместе с крюком.

Александр Григорьевич показал мне свой огромный завод, цех, где он работает. А потом он мне рассказал, как начал работать депутатом, когда его выбрали.

В Президиуме Верховного Совета СССР всего тридцать три человека. Они ведут государственную работу в перерывах между сессиями.

Сначала Александр Григорьевич чувствовал себя неуверенно: страна огромная, вопросы важные — международные и внутренние, докладчики — министры, крупнейшие деятели страны.

На первом заседании Президиума Картавых сильно волновался и устал так, словно три смены на заводе отстоял. Ни слова не проронил на заседании. Сидел он в самом конце большого стола, рядом с председателем украинского колхоза Василием Михайловичем Кавуном. Напротив него — узбечка Турсуной Ахунова, знаменитая трактористка, Фикрят Ахметжанович Табеев, из Татарии. И Александр Григорьевич перестал робеть, понял, что и здесь нужны его опыт, знание жизни…

Мешало одно: мало у него было знаний. И уже в депутатском звании, почти в сорок лет, Александр Григорьевич после вечерней школы пошёл в техникум. Дома теперь бывал ещё меньше. Обе дочки жаловались, что совсем не видят своего папку. Да что поделаешь?..

Александр Григорьевич много ездил. Побывал в Волгограде. Привёз оттуда план и чертежи стадиона — хотелось, чтобы и в Новокузнецке был свой стадион.

Ездил он во Францию, внимательно присматривался там ко всему. Произошёл у него интересный разговор с французским рабочим, сцепщиком вагонов. Оба рассказали друг другу про свою жизнь, и оба удивлялись.

«Ого, — думал про себя Картавых, — да он за квартиру платит почти треть жалованья!»

А француз недоверчиво спрашивал, может ли это быть, чтобы правительство строило дома для рабочих?

Сцепщик допытывался, правда ли, что если у нас кто-нибудь заболеет, к нему приходит врач, его везут в больницу, и всё это бесплатно.

Александр Григорьевич встретился и с французским рабочим-металлургом и узнал, что рабочий терпит много несправедливостей, но боится говорить об этом: хозяин сам назначает зарплату. Донесут ему, что рабочий недоволен, и хозяин срежет заработную плату, а то и вовсе прогонит рабочего с завода.

В наших социалистических странах рабочим нечего бояться хозяина, они сами хозяева заводов и фабрик.

Правда, и у нас ещё случаются неполадки, хотя и нет вражды, как между капиталистами и рабочими. Кто-то равнодушно отмахнулся от жалобы, кто-то поленился помочь.

Одну такую историю Александр Григорьевич мне рассказал.

Рядом со стройкой стоял маленький домик. Он мешал большому строительству. Управляющий пообещал владельцу домика квартиру в строящемся доме, с тем чтобы тот разрешил снести своё жильё. А пока новый дом не готов, пусть он поживёт в каменной пристройке.

Хозяин домика переселился. Новый дом рос на глазах… Вдруг управляющего куда-то перевели, на его место пришёл новый. Он ничего не знал о том, как договорились. Видит, служебное помещение занято, и приказывает выселить семью из него. Пришлось людям уйти из пристройки. Пришли они к Александру Григорьевичу и рассказали о своей беде.

— Поехал посмотреть, как живут, — говорил Александр Григорьевич. — А был октябрь, на землю лёг снег. Вхожу. Мать честная!.. Сараюшка, где они приютились, метра три всего. Стены тонкие, промёрзли совсем. Хозяин мне показывает: «Вот тут мой домик стоял. Вон там, видите, крыша проходной. А вот это — окно управляющего…»

Глянул я на эти окна. Значит, сидит вон там этот управляющий и смотрит на сараюшку. А тут люди в сто одёжек от холода замотаны. Какой же это человек, если не поверил людям, не потрудился узнать, как было дело? Спасибо, шахтёры помогли, у них как раз новый дом сдавался — дали квартиру этой семье. Конечно, и управляющего не оставили мы без внимания, наказали его за то, что так дурно обошёлся с людьми.

Как-то пришёл к Александру Григорьевичу парень. Иваном звать. Семнадцати с половиной лет, здоровяк. «Этот Ваня кулаком быка сшибёт», — подумал Александр Григорьевич. И вдруг оказалось, что на работу такого здоровяка никто не берёт: ему нет полных восемнадцати лет.

Александр Григорьевич повёл его на свой завод. И тут отказали.

— Да ты только посмотри на него, — горячился Александр Григорьевич, — говоришь, семнадцать с половиной?.. Ну и что из того? Выше меня ростом! Ты на его ручищи взгляни!

И всё равно не взяли Ваню на завод.

Картавых принял это близко к сердцу. Сердился: как же жить парню? Сам по себе закон, охраняющий подростка от раннего труда, хорош, слов нет, но не всё ещё додумано. В эти годы надо уже что-то в семью нести, а Ваня, вместо того чтобы делом заняться, целых полгода бездельничать должен…

Александр Григорьевич стал узнавать о судьбе других ребят, окончивших школу: кто из них дальше учится, а кто, как Ваня, болтается без дел.

Однажды он заговорил об