* * *

Сабрину-Анну крестили в сентябре, так как не хотели откладывать дольше из-за наступающей зимы. И вот в конце месяца когда погода была еще теплая и на деревьях золотились листья, церемонию совершили в церкви Эверсли в присутствии всех членов семьи.

Радостно было видеть сияющую Дамарис, у которой наконец-то появился свой собственный ребенок. Она была бледна, но счастье озаряло ее лицо, и болезненный вид не мог скрыть ее огромного удовлетворения. С тех пор как Джереми женился, я первый раз видела его таким довольным. Я сама была очень счастлива, и даже больше того, чувствовала… облегчение. Больше мне не надо было беспокоиться о них. Судьба отблагодарила их за то, что они сделали для меня.

После церемонии мы вернулись в Эверсли-корт, где, по обычаю, вся семья собиралась в таких торжественных случаях.

Я услышала, как Арабелла предостерегает Карлтона:

— Давай хоть сейчас не будем говорить о якобитах.

— Дорогая моя жена, — ответил Карлтон, — нельзя молчать о том, что собирается над нами как грозная туча, угрожая всех нас уничтожить.

— Бесполезно, — простонала Арабелла. — Я не могу оторвать его от якобитов.

Это было замечательное событие. Ребенок хорошо вел себя во время церемонии. Сабрина вообще была спокойным ребенком и плакала редко, только когда что-то ей мешало или она хотела есть, поэтому успокоить ее было очень легко. На ней была надета распашонка из белого атласа и брюссельских кружев, та самая, в которой крестились многочисленные новорожденные до нее и которая после этой церемонии будет выстирана и отложена для следующих крестин. Интересно, кто будет следующим? Может быть, мой собственный ребенок? Мне было двенадцать лет. Через четыре или даже три года я могла бы выйти замуж.

Мысли мои блуждали. Они, конечно, постараются найти мне мужа. О нет! Я не хочу этого. Я сама выберу себе мужа.

Когда мы вернулись в Эндерби, Жанна забрала ребенка в детскую, а Дамарис сказала, что приляжет, и попросила меня подняться с ней наверх, потому что она хочет что-то сказать мне.

Когда мы пришли в ее комнату, она очень серьезно посмотрела на меня и сказала:

— Ты должна кое-что знать, Кларисса, и теперь, когда ты намереваешься посетить своих родственников со стороны отца, я и дядя Джереми решили, что наступило время сказать это тебе. Твоя мать была богатой женщиной, и ты ее наследница. Раньше мы не говорили тебе этого, потому что обсуждали этот вопрос в семье и пришли к выводу, что нехорошо, когда молодые люди знают, что у них есть деньги.

Я была поражена. Я богата! Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

— Да, — продолжала Дамарис, — твоя мать унаследовала деньги от семьи своего отца. С годами, как обычно, деньги накапливались. Когда тебе будет восемнадцать лет, деньги перейдут к тебе. Мы планировали все рассказать, когда тебе исполнится семнадцать лет, но, принимая во внимание то, что произошло, посчитали лучшим, чтобы ты узнала об этом сейчас.

— Я… очень богата? Дамарис колебалась.

— Трудно сказать точно, сколько ты должна наследовать. Это будет в ценных бумагах, в облигациях и тому подобное. Брат твоего дедушки прекрасно разбирался в таких делах и был осторожным. Он обеспечил за всем этим хороший присмотр. И еще: когда твой родственник с севера приезжал сюда, он сказал, что твой отец оставил тебе деньги. Большая часть денег находилась во Франции, поскольку ему удалось перевести туда часть своего имущества, когда он жил в Париже, при дворе Сен-Жермен. Получилось так, что ты обладаешь значительным состоянием.

— Странно! — сказала я. — Я не чувствую в себе никакой перемены.

— Дорогое мое дитя, твоя бабушка и я немного волновались. Видишь ли, ты уезжаешь от нас, а ведь есть много охотников за богатыми невестами… Ты еще так молода. Но твою мать, когда она была как раз в твоем возрасте, обманул авантюрист. Мы подумали, что ты должна знать об этом. Дорогая Кларисса, не тревожься так. Большинство людей считали бы это хорошей новостью.

— Я действительно удивлена. Подумать только, я — наследница!

Дамарис обняла меня и нежно поцеловала.

— Но ведь твое отношение к нам не изменится, правда?

— Разве это возможно? — спросила я с изумлением.

— Ну вот, теперь ты все знаешь. Скоро ты уедешь. Надо уже начинать думать об этом. Кларисса, хорошо, что ты осталась, пока не родилась Сабрина.

— Я не могла иначе. Я очень волновалась бы, если бы тебя не было со мной.

Она внимательно посмотрела на меня и сказала:

— Ты можешь обещать мне кое-что?

— Конечно… если это в моих силах.

— Если что-нибудь случится со мной и Джереми… ты позаботишься о Сабрине?

— Что-нибудь случится? Что ты имеешь в виду?

— Мы живем в опасном мире. Людей убивают на дорогах. Я только вчера услышала, как одна семья ехала в экипаже и на них напали разбойники. Они оказали сопротивление, и жена была убита. И еще Харриет и Грегори… Это заставляет меня задуматься. Если с нами что-нибудь случится, а за Сабриной еще нужен будет уход, ты присмотришь за ней… вместо меня?

— О, дорогая тетя Дамарис, конечно. Я внезапно ощутила душевный подъем. Впервые с тех пор, как я приехала в Англию, мне дали понять, что я уже не ребенок. Я была человеком, способным нести ответственность за кого-то, и они это понимали.

Может быть, это и заключалось в понятии «наследница»?

* * *

Мой двоюродный дедушка Карл, которого я очень редко видела, вернулся домой. Он воевал и отличился на службе у герцога Мальборо, получил награды за Бленхайм, Уденар и Малплаке. Он был настоящим героем, и прадедушка Карлтон очень гордился им.

Я слышала, как бабушка Присцилла сказала Дамарис:

— Твой дедушка всегда больше всех любил Карла. Когда я была маленькая, я всегда находилась на втором месте. Нет, даже не так: едва ли он вообще замечал, что я существую.

— Теперь-то он замечает, — сказала Дамарис, и Присцилла стала задумчивой.

Итак, приехал дядя Карл — загорелый и красивый, герой, вернувшийся с войны. Ему, наверно, было лет сорок пять; он был года на четыре моложе Присциллы.

Конечно, он до сих пор служил в армии и имел массу забот.

Он появился не один: с ним приехал сэр Ланс Клаверинг, намного моложе его, тоже вернувшийся с войны. Дядя Карл был его командиром и, по всей видимости, уважал его. По словам Арабеллы, Ланс Клаверинг был еще мальчишкой. Это для нее он был мальчишкой, а мне он казался совсем взрослым человеком. На самом деле ему было двадцать лет, почти на восемь лет старше меня, и это возвышало его в моих глазах. Он представлялся мне чрезвычайно красивым. Одет он был изысканно, а не в военную форму, как дядя Карл, потому что на войне Ланс служил простым солдатом. Дядя же Карл был генерал Эверсли, кадровый офицер.