– Мастер-стрелок Молчун.

– Ну, я, – солдат даже не привстал.

– Головка от… – После такого вступления я перешел на деловой тон и под редкие глухие смешки выдвинул справедливое требование представить доклад по результатам разведки.

– Докладаю, мы в полной дупе. – Молчун продолжал сидеть ко мне спиной. – Даже нет, господин енерал, скажу так: мы в самой глубокой и вонючей дупе на всем белом свете!

Вот скотина! При озвученной мной древней рифме солдаты прыснули в кулаки, но и во время «доклада» оппонента с трудом подавляли смех. Даже раненые, кривясь от боли и хватаясь за раны, дружно хрипло «закашляли». Смех и слезы, да и только.

Я уговаривал себя не сорваться. Накопившиеся за этот бесконечный день боль, усталость и страх готовились вскипятить все мое дерьмо разом и обрушить его всесокрушающей лавиной на голову смутьяна. И тогда с таким трудом приведенное в относительный порядок стадо баранов затопчет меня в эти надоевшие кочки.

Как бы подчеркивая свое нежелание хвататься за оружие по столь пустяковому поводу, я сложил усталые руки на груди.

– Ну, что ж, мастер-стрелок, шут гороховый! Вы доказали, что вам лучше молчать, чем говорить. А теперь ваш безухий питомец отправляется спать. У него превосходное чутье, и поэтому он идеально подходит для «собачьей вахты»!

После этих слов я величественно простер левую руку над головой недоумевающего Трындеца и скомандовал: «Отбой!» Бедняга повалился прямо в смрадный ковер своих трофеев, словно у этой марионетки обрезали все нитки.

– Ах ты гнида! – Молчун вскочил с ножом в руке.

Гляди-ка, проняло негодяя. Да и солдатики притихли.

– Ой, не надо. Ты так легко не отделаешься… – Внешне я был спокоен, но меня разбирала нехорошая такая дрожь, что, если не ударишь кого, эмаль на зубах крошится да костяшки пальцев хрустят недобро.

Стрелок поборол себя. Самоконтроль у парняги – позавидуешь. Мне б таких чудо-богатырей полсотни, да с «мастерворками» и в полном прикиде, да сплоченными-сытыми-обученными. Сейчас бы не мы по болотам хоронились. А жены черных баронов непослушных детишек нашими именами бы пугали.

– Мастер-стрелок Молчун!

– Я.

– Берешь двух самых веселых, и отправляетесь менять пост у тропы.

– Есть, – глухо ответил боец. Выкликнул Афанасия и Матвея, с чем и был таков.

После долгого перерыва сердце трепыхнулось и заколотилось с удвоенной силой. Нескучного дежурства тебе, Молчун. Если не свалите ночью, клянусь, что сделаю из вас бойцов. Но кто сделает офицера из меня? Пришлось кликнуть рекрута Нила и клещами вытягивать более чем безрадостную обстановку из него…

Но вот удалось выкроить небольшой перерыв, чтобы уделить внимание себе. Для чего удалился за природную ширму из камыша. Отогнав водоплавающего гада и тучку комаров, справил долгожданную нужду прямо в ряску. Усевшись на кочку, собрался потренироваться в наматывании портянок. Распустил шнуровку, стащил один сапог, затем другой. Хорошо, что волшебный листик вкупе с браслетом действовали на выбоину в моем теле благотворно. Жутко не хотелось привлекать кого из рядовых, выказывая слабость и посвящая в тайну.

– Да-а-а, хреновые дела-а-а, – протянул бесшумно подкравшийся Буян, глядя на мои стертые ноги. – Это где так сапоги носить учат?

В конно-водолазных войсках стратегического назначения, чтоб тебя! Пришлось придумывать легенду. Ну в самом деле, какой из меня офицер, даже младший? Солдат с браслетом мага в природе не бывает. Мог бы за медика сойти, если бы не оказалось на острове Фомы Немчинова… А теперь прикинем, кто еще мог на законных основаниях находиться в колонне войск, шедших на передовую, но чтобы рядовые могли ничего о нем не знать?

– А нигде. Журналист я. Военный корреспондент «Имперского вестника». Сам видел, что у меня в ранце бумага и письменные принадлежности.

– Это ты у нас вроде писарчука получаешься? – озадачился стрелок.

– Точно, писарчук и есть! Только без портянок, – ничуть не покривил душой я. Да и ладно, журналистом на войне назваться не стыдно, даже почетно. Особенно если мы про классика жанра говорим, например, Константина Симонова.

Буян раздосадованно хмыкнул. Никогда не слышали, как смешок тихим стоном оборачивается?

– Вот незадача. А ребятушки уже поверили, что с нами офицер. Хоть и младший, а все же надёжа. Ай-ай-ай. Как же теперь быть?

Понятно, отчего Буян враз погрустнел. Только-только у ребят просвет появился, как я этот луч света по собственной глупости уничтожил. Кто я в глазах Буяна? Шпион? Дезертир? Беглый каторжник или просто недоразумение? Нехорошие у него интонации пробились к концу речовки, совсем не добрые.

Я-то думал, что попал к простым, доверчивым людям. Вот он, мой личный особист со строгим прищуром, готовый из профессионального интереса дослушать мою нелепую легенду и вынести приговор…

– Да, без командира нам никак не выбраться из этой болотины, – я посмотрел в ясные, но холодные глаза солдата. – Ты мне поможешь стать настоящим офицером.

Я не кривил душой. Не просил. Утверждал очевидное.

– Все «настоящие офицеры», которых мне довелось знать, были настоящими ублюдками, – в голосе Буяна просто звенела ненависть к военачальничкам всех мастей. Оно и понятно. Сколько на его долю выпало зуботычин и плетей от офицерья – наверное, и не сосчитать. В батальон сослали всякую шваль из военных тюрем Империи, восстановленную в чинах и званиях. И бросили умирать в Скверне. Поэтому и неподчинение Молчуна, и недоверие Буяна ко мне вполне объяснимы. Еще слишком мало сделано, чтобы претендовать на какой-либо авторитет у этих выживших вопреки всем обстоятельствам людей.

Я отвернулся и промолчал. Жалеть кого бы то ни было мне, теперешнему, и в голову не пришло. А тот балбес, с которым я расстался у костра на ролевке, прежний я, чего доброго бы ляпнул, как ему жаль беднягу Буяна.

– Те, кто мог колдовать, были ублюдками вдвойне, – его слова за малым не прозвучали как приговор.

Естественно. Я взял силы у дерева, чтобы спасти свою жизнь. А Буяновы начальники со способностями к магии бессовестно отнимали жизненные силы у рекрутов, чтобы исцелить свое похмелье или заработать на добавку…

Мне оставалось лишь обернуться и вновь посмотреть солдату в глаза. Наша игра в гляделки длилась недолго – я мазнул взглядом по его массивному кулаку, красноречиво сжимающему рукоять ножа, и укрепился в догадке: вякни я секунду назад про жалость или начни лепетать другую нелепицу, то уже хлебал бы перерезанной глоткой болотную жижу. Не за Трындеца с Молчуном. За обманутые надежды.

– Я не убил тебя в овраге. Не убью и сейчас, – легко признался он.

– Ты надеялся, что я спасу госпожу? – выдохнул я.

– Да, – без колебаний соврал, что было заметно, мастер-рядовой.

– А теперь надеешься, что спасу нас всех? – я позволил себе покровительственный тон.