– Не крути, сучонок. Я тебе не фраер, а вор. Так кого знаешь? – жестко надавил голосом вор.

Пришлось сделать вид, что поддался, и начал перечислять:

– Бритву знал, Черепа, Петлю. Еще Шило…

– Погодь. Опиши Бритву.

– Высоты, наверно, как ты, в плечах… малость пошире. Седые виски. Шрам вот здесь, – я показал на себе пальцем. – Нет трети левого мизинца.

– Похоже, знаешь… или тебе его описали. По фене ботаешь?

– Не говорил и не буду. Дурные слова тянут за собой злые мысли и пачкают душу. Не нужно это человеку.

– Амбал для отмазки? Взять смехом на характер? Влепить скачок? Ну! Быстро!

– Вор, несущий краденое. Сыграть перед потерпевшим честного человека. Обворовать квартиру.

– В дежку долбили?

– Нет на мне срама мужеложства. Мне Савва Лукич помог, – увидев вопросительный взгляд вора, пояснил. – Граф.

– Граф? Он что, еще не помер? – в голосе вора прозвучало удивление.

– Помер. Спустя полгода, как меня закрыли. Все эти полгода я за ним ухаживал.

– Славный медвежатник был. Земля ему пухом, – он задумался на минуту, потом поднял на меня глаза. – Раз Графа хорошо знал, тогда скажи мне: какую он в молодости кликуху имел?

– Фомка.

– Знаешь. С кем на рывок пошел?

– Череп, Шило, Костыль, Бугай и Крест.

– А вышел один? – тут старый вор как-то хищно усмехнулся.

Я промолчал.

– Ладно, не говори. Все, разговор закончен. Атаман, – обратился он к главарю. – Сидел он. Зуб даю.

– Хорошо. Иди, – главарь какое-то время задумчиво смотрел на меня, потом сказал. – Все так, но нет к тебе у меня веры, старовер. Вроде все складывается, а сдается мне, что двойное у тебя нутро. Вот я сижу и думаю: может, все же прикопать тебя от греха подальше?

Спросил он сам себя, а глянул с прищуром на меня. Самое интересное, что он меня сейчас не на испуг брал, а просто размышлял вслух о том, что со мной делать: убить или оставить жить? Я же лихорадочно просчитывал свои возможности, пытаясь понять, хватит ли у меня сил уложить этого бугая, завладеть оружием и попробовать уйти через распахнутое окно, выходящее на заросший огород. По всему выходило, что нет, но умирать как баран под ножом мясника я не собирался.

– Матвей! – вдруг неожиданно закричал главарь. – Матвей!

В следующее мгновение в горницу ворвался бандит с револьвером в руке, явно готовый пристрелить меня. Помимо револьвера у него за поясом был заткнут обрез, а еще висел штык-нож. Судя по скорости его появления, он зашел в дом, как только вышел урка, и тихо стоял, ожидая команды. Теперь мне было понятно, чем была вызвана спокойная расслабленность атамана. Очередная бандитская проверка. Он, видно, уже ловил других на такой крючок. Сердце мое дрогнуло и на долю секунды замерло, словно в ожидании своей дальнейшей судьбы. Сдаваться я не собирался, а только подобрался, готовый ко всему, как атаман неожиданно спросил своего подручного:

– Телегу на пасеку собрали?

– Сделали, как ты сказал, атаман.

– Заберете парня с собой.

Я облегченно выдохнул воздух. Сердце радостно застучало в ребра, крича: «Живой! Ты живой!» Я вышел из дома, радуясь солнцу, теплому ветерку и даже бандитским мордам, которые сейчас рассматривали меня.

Матвей подвел меня к двум бандитам, которые с ленивым интересом оглядели меня.

– Что с ним? – спросил один из них, молодой русый парень с озорными голубыми глазами и пшеничными усами.

– Заберете его с собой – ответил Матвей.

– Иди к той телеге, парень, – сказал мне другой бандит, кивком головы показав направление.

Подойдя к запряженной повозке, я сел. Бандиты тем временем перекинулись словами, после чего один из них сел на коня, а другой – на телегу.

Через пару часов медленного путешествия мы приехали на пасеку. Крепкий дом, большой сад и пасека на три с лишним десятка ульев. Мне дали краюху хлеба, открытую банку мясных консервов американского происхождения и кувшин воды, после чего заперли в подполе. Это говорило о том, что убивать меня не собирались, а просто решили изолировать. Зачем? Мне это было неизвестно, а гадать не имело смысла.

Спустя какое-то время напряжение меня отпустило, и я неожиданно для себя заснул. Проснулся оттого, что захотел в туалет. Постучал в дверь. Спустя несколько минут щелкнул замок, и дверь открылась.

– Выходи, мил человек! – послышался хозяйский голос.

Солнце уже садилось. Быстро прикинул, что сидел взаперти не меньше шести-семи часов. Огляделся – моих стражей не было.

– Нет их, – понял мои взгляды хозяин пасеки. – Давно уже уехали. Сказали, чтобы я к закату тебя выпустил. Есть хочешь?

– Хочу.

– Заходи в избу.

Хозяйка налила мне густого супу, покрошила туда немного копченого мяса, дала кусок хлеба. После того как поел, передо мной поставили кружку чая на травах и горбушку, намазанную медом. Честно говоря, я рассчитывал на второе, но больше ничего не получил, зато на дорогу хозяева вручили мне небольшой кусочек сала, два ломтя хлеба и несколько вареных картошин.

– Идти тебе туда, – и хозяин рукой показал направление. – Не собьешься, паря. Это сейчас село подлесок закрывает, а так бы сразу увидел золотой купол церкви.

– Пусть Бог хранит вас, добрые люди.

– Иди, мил человек. С Богом.

Как только постройки скрылись с глаз, я жадно начал есть то, что мне дали с собой в дорогу.

«Да что за время такое дикое. Уже три недели здесь нахожусь и ни дня сытым не был».

Мне уже было известно, что село большое, в две тысячи домов. Удобное место. Долина легла между сопок, рядом с протекающей рекой. Как мне рассказали еще в больнице, этому поселению не меньше двухсот лет, а то и более. Сначала здесь была охотничья стоянка, ловили рыбу и били зверей, потом появился купец Савкин и построил сначала лесопильню, потом смоловаренный заводик. Когда прокладывали железную дорогу, решили здесь основать железнодорожную станцию, после чего появились кирпичный и свечной заводы, а потом мебельная фабрика. На ней работали по большей части политические ссыльные, которых царские власти отправляли сюда на поселение. Со временем в центре села выросло полтора десятка двухэтажных каменных домов.

Возможно, спустя какое-то время богатое село могло получить статус города, но грянула революция, и плавное течение жизни было нарушено. Сначала в мастерских и на заводе появились большевики, призывающие к всеобщему равенству, потом голову местному населению стали дурить представители партии эсеров и меньшевиков. К тому же в село постепенно стали возвращаться местные жители, которые выжили на фронтах Первой мировой войны, внося свою долю смуты в головы земляков.

Власть большевиков, которую поддержали рабочие, стояла недолго. Народ понял, что, кроме агитационных