речей с трибуны и обещаний, большевики ничего не могут дать. Стало хуже с продовольствием, исчезли товары народного потребления, народ снова ушел воевать.

Не успела закончиться война с Колчаком, как пришел двадцатый год, и Сибирь всколыхнули народные восстания. Большевики отчаянно пытались сохранить свою власть. Начался террор, и несогласных с местной политикой комиссары просто стали ставить к стенке. Народ ужаснулся. Когда воевали с белыми за счастье народа, все было понятно – стреляли во врагов, а сейчас за что народ расстреливают? Разговоры о том, что при царе лучше жилось, раздавались все чаще. Красные партизаны, которые воевали против Колчака, теперь, повернув оружие, стали бороться против советской власти.

Об этом я слышал от больных, причем некоторые из них были непосредственными участниками этих событий. Я понимал, что мнения этих людей однобоки и не всегда соответствуют истине, но общее понимание событий, происходивших за последние годы, получил. Если восстания и мятежи еще находили какое-то понимание в головах людей, то новый экономический порядок мало кто из них принял. Люди ругали почем зря буржуев и советскую власть, которая разрешила тем снова сесть на шею трудовому народу. С другой стороны, народ был доволен, так как снова появились продукты и товары народного потребления. Вот только цены! Ах, эти нэпманы проклятые!

Впрочем, не об этом я думал, идя по тропинке в направлении села, а о себе. Задание чекистов провалено, и вряд ли они поверят моему рассказу о том, что со мной произошло. При этом меня смущала одна вещь. С какой стати главарь сдал мне своего человека, пасечника. Ведь я видел, что до конца мне атаман так и не поверил. Вот как назвать такой поступок? Впрочем, и эту загадку я отодвинул куда подальше. Сейчас мне надо было решать, что прямо сейчас делать? Чекисты отпадают, как и бандиты. Ведь Левша, кроме могилки за огородом, мне так ничего и не предложил. У меня нет ни еды, ни одежды, ни денег. Местные жители, которые обо мне слышали, разговаривать со мной не будут. И хорошо, если сдадут в милицию, а то ведь просто могут пристрелить.

«Куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться? – про себя продекламировал я откуда-то всплывшие в памяти слова, после чего стал думать дальше. – Единственный выход – это пробраться к железнодорожным путям и как-нибудь ухитриться сесть на проходящий поезд. Вот только вид у меня, как у привокзального бомжа. Теперь, кажется, я начинаю понимать людей, выходящих на большую дорогу».

В этот момент пролесок кончился, и я с высоты пологой сопки увидел открывшуюся передо мной панораму, в центре которой раскинулась между двумя холмами долина, где лежало село. Как мне и сказал пасечник, в глаза сразу бросилась золотая маковка церкви. Полтора десятка каменных домов в центре, дальше площадь, вокзал, лавки и множество домов местных жителей в лабиринте улиц и улочек.

«Солнце уже почти село, и через полчаса будет совсем темно», – подумал я и стал быстро прикидывать, как мне лучше добраться до железнодорожного вокзала. – «Может, повезет? Если сегодня ночью или с утра придет поезд, то я не успею помереть с голода…»

На этом мои мысли резко оборвались, так как в селе началась стрельба, причем выборочная, сразу в нескольких местах. Все стало на свои места. Банда готовилась захватить село, а меня Левша просто пожалел. Теперь передо мной встал новый выбор: идти в село, где можно нарваться на бандитскую пулю, или пересидеть здесь?

В принципе, такой налет должен начаться уничтожением идейных врагов, а закончиться грабежом магазинов и лавок. Если все так, то у меня был шанс найти себе одежду и продукты, а может, даже и оружие. Да, это мародерство в чистом виде, но не ходить же мне честным, но в стоптанных лаптях и с дырками в портках. С детства во мне жила авантюрная жилка, благодаря которой я колесил по свету в поисках приключений на свою задницу. Когда-то, в юные годы, я представлял себя испанским идальго, любителем подраться, баловнем женщин и с жаждой золота в сердце. Разве такой будет пережидать налет? Я авантюрист или кто?

Оглянулся. За сопками в полумраке угадывалось обширное безлюдное пространство дальних гор и тайги. Снова повернулся в сторону села.

«Вперед и с песней. Как говорится, кто рискует, тот ходит в новых штанах. А мертвецу они и вовсе не нужны».

Я решительно зашагал дальше, не обращая внимания на стрельбу и крики, которые уже до меня доносились.

«Вот только зачем банде село? – вдруг неожиданно пришла мне в голову мысль-вопрос. – Из Красноярска через пару дней пришлют войска, и те помножат их на ноль. Если, конечно, здесь нет второго дна.

Атаман вроде у них не дурак. Странно как-то все складывается».

Военный опыт у меня был немалый, поэтому то, что я сейчас слышал, мало походило на дикий налет бандитской вольницы со стрельбой, человеческими криками и грабежами. Интенсивность перестрелок то в одной, то в другой части села говорила о планомерной зачистке.

Стоило мне выйти к окраине села, вдруг неожиданно застрочил пулемет, а за ним ударили залпом винтовочные выстрелы, после чего завязалась перестрелка. Причем эта стрельба шла не в самом селе, а за ним, где-то левее. Мой боевой опыт подсказал, что там на кого-то устроили засаду. Местности я не знал, как и местного расклада сил, поэтому гадать не стал, а только пожал плечами и осторожно двинулся между домами.

План атамана состоял из двух пунктов. Уничтожение большевиков на селе и разгром полуэскадрона частей особого назначения, являвшегося главной ударной силой местной власти. Чтобы вывести его из основной игры, а затем уничтожить, верные атаману люди сделали ложный донос в ГПУ о том, что банда готовится напасть на «Выселки» – так называли в селе первую коммуну-колхоз. Командир отряда с двадцатью бойцами и пулеметом отправился туда для организации засады. Они находились там вплоть до того момента, пока не услышали стрельбу со стороны села. Стоило командиру понять, что это отвлекающий маневр, отряд вскочил на коней и во весь опор понесся в село, но попал в засаду. Кинжальный огонь пулемета и полудюжины стрелков в первые минуты положил почти половину бойцов отряда. Одним из первых погиб командир. Из засады удалось вырваться только нескольким красноармейцам, которые смогли скрыться в наступившей темноте.

Я осторожно шел по селу, где дома стояли россыпью, то сбиваясь в крутые извилистые переулки, то разбредаясь по сторонам. Хотя уже стемнело, света не было ни в одном доме, но при этом я чувствовал,