Все так, тем не менее лишний риск ни к чему. Мы не на школьном дворе красуемся перед девочками, пытаясь выглядеть старше своих лет. Это обычная жизнь. Такая, какая есть и будет всегда. В мире окраин выживает не самый сильный, честный и благородный, а тот, кто ударит первым. Желательно со спины. Подавляющее преимущество в скорости и экипировке должно быть хоть чем-нибудь компенсировано. Пускай даже парой грязных приемов. Таков неписаный закон городских джунглей…

Два коротких взмаха ножа превратили руки нойма в обрубки. Только затем я решился посмотреть на то немногое, что осталось от Чарли.

Может, и к лучшему, что выстрел картечи разнес его голову в клочья. Сейчас передо мной лежал не растерзанный напарник, а обезглавленное тело с огромной дырой в животе. Я знал: это он. И все же разум отказывался соглашаться с тем, что кровавый обрубок имеет нечто общее с человеком, который до недавнего времени был моим единственным другом.

Так иногда бывает. Отчаянно не хочется верить в самое страшное. Пытаешься найти какое-нибудь логичное объяснение, придумать совсем уж идиотскую отговорку. Что угодно. Лишь бы НЕ ВЕРИТЬ.

Как правило, отчаянные попытки заканчиваются полным фиаско. Не верить — это одно, а отрицать очевидное — другое.

Несколько секунд оцепенело простояв перед трупом, не в силах отвести взгляд от страшного зрелища, я наконец закрыл глаза и отвернулся.

— Скоро увидимся, Чарли, — прошептал я, обращаясь к кому угодно — духам, призракам, угрюмому капитану, ведущему ржавую баржу к далекой гавани, или всемирному разуму. Только не к груде окровавленной плоти, распластанной за спиной.

— Скоро увидимся. Обещаю, — повториля, отрезая голову бесчувственному нойму с порванным горлом.

Трудно остаться человеком, когда смеха ради тебя травят, как дикого зверя, попутно разделавшись с лучшим другом. Трудно — и все-таки можно.

Я не захотел.

Наказание должно соответствовать преступлению. Бессмысленная жестокость, возведенная на пьедестал, порождает еще большие зверства. Месть не вернет близкого человека, не принесет облегчения и ничего не изменит. Да, это так. Но оставлять все так, как есть, нельзя.

— Не волнуйся. Обязательно передам Вайли, что ты не придешь, — ласково пообещал я изуродованному обрубку. — А чтобы не было грустно, оставлю присматривать за тобой друга. — Отрезанная голова второго нойма легла на грудь обреченного. — Вы так весело шутили, так здорово дополняли друг друга при жизни, что с моей стороны было бы несправедливо разлучать вас в самом конце.

Мокрой от крови рукой я пригладил растрепавшиеся волосы на водруженной импровизированный пьедестал голове.

— Так будет лучше. — Усталый скульптор отошел назад, чтобы полюбоваться страшной работой.

— Отличная получилась композиция. Ты не находишь? Молчишь? Лишился от восторга дара речи? И правда, трудно остаться в нормальном состоянии, когда… — Долго сдерживаемая ярость наконец вырвалась наружу. — Когда…

Кровавая пелена опустилась на глаза. Мир превратился в узкую полоску прицела, через которую можно было рассмотреть только одно-единственное лицо. Ненавистный образ, который я буду помнить до последнего вздоха.

— Когда…

Неожиданно нахлынул водопад невнятных образов и обрывков слов, слившихся в дикую какофонию, разрывающую мозг на куски.

Чтобы разом избавиться от всех проблем, я активировал лезвие энергетического ножа.

— Когда…

«УБЕЙ ЕГО ПРЯМО СЕЙЧАС!!! — разрозненный гул сложился в стройный хор голосов, дружно скандирующих: УБЕЙ!!! УБЕЙ!!! УБЕЙ!!!»

— …превращаешься в зверя…

Я поднес мерцающее лезвие к лицу безмолвного нойма.

— Все начинает выглядеть иначе. Поэтому…

«УБЕЙ ЕГО!»

— Делаешь то, — рука с ножом, застывшая в нескольких сантиметрах от глаз жертвы, предательски задрожала, — что тебе очень не хочется.

«НЕ МЕДЛИ!»

— Угадай, о чем разговор?

«ХВАТИТ БОЛТАТЬ!»

— Не знаешь? Ладно, скажу. Больше всего я не хочу оставлять все так, как есть.

«УБЕЙ ЕГО!»

— Но ты… — Я закрыл глаза, попытавшись обуздать ярость. — Не до конца рассчитался с Чарли и со мной.

«УБЕ…»

Наконец с огромным трудом мне удалось взять себя в руки.

«У…»

— Так что, пожалуй, живи.

Нож по-прежнему подрагивал в руке, но безумные голоса смолкли.

— Живи и радуйся жизни, пока можешь, — окончательно успокоившись, закончил я.

Сгустившиеся краски померкли.

Полнолуние кончилось.

Наваждение исчезло.

Оборотень сгинул навсегда.

Человек остался.

Неизвестно, хорошо это или плохо. Когда речь заходит о жестокости, никто не сравнится с самым безжалостным племенем в мире — людьми. Никто и никогда.

Жизнь в трущобах не просто чревата опасностями, она требует от человека ежедневной максимальной концентрации умственных и физических сил.

Дуракам до определенного момента везет, хотя рано или поздно удача покидает и их. Профессионалы сгорают на мелочах. Обыватели-дилетанты не могут реально оценивать ситуацию, поэтому умирают быстрее всех.

В. Вилли не принадлежал ни к одной из перечисленных выше категорий. Он был без пяти минут гением, поэтому, выбирая и оборудуя свое жилище, предусмотрел решительно все. Ну или почти все.

«Мой дом — моя крепость».

Выражение, уходящее корнями в глубокую древность, не потеряло актуальности и ныне, как нельзя лучше вписываясь в концепцию безопасного существования на окраинах. Руководствуясь этим правилом, В. Вилли не пожалел средств и времени, чтобы превратить подземный бункер в настоящий бастион, способный выдержать любую осаду.

В грязной пустой квартире на первом этаже ветхой многоэтажки так мерзко воняло, что ее обходили стороной даже привыкшие ко всему наркоманы. К счастью, хозяин клоаки редко выходил «в свет», поэтому смрад вырывался на лестничную площадку не каждый день.

На окраинах живет полно ненормальных. Трущобы — своеобразная Мекка для сумасшедших. Когда у человека нечего взять, его обычно не трогают. А если плюс ко всему он конченый идиот, то имеет все шансы дожить до старости. Как правило, завидуют богатым и здоровым. Ущербных и бедных стараются не замечать.

В. Вилли был не только талантливым изобретателем, но и хорошим актером, на редкость убедительно изображая несчастного инвалида. Подергивающаяся походка. Оборванная одежда. Невнятное бормотание. Блуждающий взгляд. За видимым фасадом сумасшедшего, о которого не хочется пачкать руки, скрывался умный, расчетливый человек.