– Нина, меня интересует не Австралия, а «Антология», – мягко сказал я. – И хоть твоя помощь сводится только к чисто технической работе, но всё же твоё участие весьма желательно. Но договаривай об Андрее. Итак, он проверил свою формулу, и она, как и всё у него, оказалась ошибочной? Ведь так?

– Пока что ничего не известно. Он сдал материалы в Академию, а там их отдали на проверку САПИЕНСу[20]. Но расчёты, представленные Андреем, настолько сложны и парадоксальны, что САПИЕНС бьётся над ними уже сутки и не может ни опровергнуть их, ни подтвердить их правильность. А ведь обычно САПИЕНС уже через несколько минут решает, прав или не прав Исследователь.

– Я хоть не электронный САПИЕНС, а простой гомо сапиенс, но и я могу предвидеть результат, – пошутил я. – Опять будет неудача.

Нина промолчала, сделав вид, что погружена в чтение материала для «Антологии».

– Мне не очень нравится твой подбор авторов, – сказала вдруг она. – Ты обедняешь Двадцатый век. Он был сложнее, чем ты думаешь. Так мне кажется.

– Меня удивляет твоё замечание! – сказал я. – Не забудь, что «Антологию» составляю я, а ты только моя Техническая Помощница.

Этот выпад Нины против моей работы так расстроил меня, что в тот вечер я долго не мог уснуть. Уснул я только в два часа ночи, а в три часа был разбужен мыслесигналом Андрея.

– Что случилось? – спросил я. – Нужна помощь? Сейчас выхожу.

– Помощи не нужно, – гласила мыслеграмма Андрея. – Поздравь меня. Три минуты тому назад САПИЕНС подтвердил правильность моей формулы.

– Поздравляю, рад за тебя, – ответил я. – Всё?

– Всё. Мыслепередача окончена.

Я был очень рад, что Андрею наконец-то повезло. Правда, меня несколько удивило, что он не сообщил мне это известие каким-либо другим способом. Ведь в наше время к мыслеграмме прибегали только в случае крайней необходимости. Только много позднее я понял, какие огромные перемены в наш мир внесло открытие Андрея.

На следующее утро, когда я работал над своей «Антологией», ко мне опять пришла Нина. Прямо с порога она мне сообщила новости:

– Ты не представляешь, что у Андрея в Академии творится! Туда спешно прилетел Глава Всемирной Академии Наук, прибыла целая делегация от Института Космонавтики! Андрею и андреевцам выделяют специальный институт, лаборатории, им дают право набирать любое количество помощников. Андрей…

– Ты уже успела побывать у него? – спросил я.

– Да, – ответила она. – А что?

– Так, ничего. Я спросил просто так.

– Можно подумать, что ты не рад успеху своего друга! – сказала Нина.

– Я очень рад его успеху, – ответил я. – Но меня несколько беспокоит эта обстановка сенсации, которая создаётся вокруг Андрея. Можно подумать, что мы вернулись в Двадцатый век.

– В нашем веке тоже возможны великие открытия, – возразила Нина.

Я не стал с ней спорить, зная, что это бесполезно. Вместо этого я напомнил ей, что начинаются каникулы, и предложил отправиться вместе на Гавайские острова.

– Нет, это лето я хочу провести в Ленинграде, – ответила Нина.

– Что ж, вольному воля, спасённому рай, – отпарировал я старинной поговоркой. – Сейчас я пойду в Бюро Отпускных Маршрутов.

– Иди, – сказала Нина. – И не сердись на меня. – Она положила ладони мне на плечи и поцеловала меня в лоб. – Желаю тебе счастья.

В раздумье шёл я по людному проспекту. Мне было грустно. Прав был старый Чепьювин – он сразу понял, что Нина меня не любит и никогда не полюбит. В чём-то тут была и моя ошибка, но в чём – я не знал. И вот я шагал по светлой улице, среди весёлых и счастливых Людей, а сам был невесел и не слишком-то счастлив.

В дальние края лететь мне уже не хотелось, и я решил провести свои каникулы в работе и только переменить на время своё местопребывание. Зная, что в Новосибирске есть большая библиотека, где много старинных книг, я решил отправиться на лето туда. А по пути я заеду в Москву, там мне нужно навести кое-какие библиографические справки в Центральной библиотеке имени Ленина. Придя к этому решению, я вернулся домой, взял портфель и поехал на подземный вокзал, чтобы сесть в пневмоснаряд. В то время этот вид скоростного транспорта был в новинку, и я часто пользовался им.

– Есть свободные места? – спросил я у Дежурного.

– Есть одно, – ответил тот. – Отправка через четыре минуты. Садитесь в коллективный скафандр.

Он открыл герметическую дверь, и я вошёл в длинный круглый баллон из очень толстой самосветящейся резины. Внутри были сиденья из того же материала, на них уже сидели пассажиры, я был последним, пятидесятым.

– Скафандр-амортизатор подземно-баллистического вагона-снаряда пассажирами укомплектован полностью! – сказал Сопровождающий в микрофон. – Двери загерметизированы, ждём отправки. Заряжайте!

Наш скафандр начал слегка покачиваться. Это означало, что его вставляют в полый металлический снаряд. Потом покачивание усилилось – это заливали амортизационной жидкостью пространство между наружными стенками скафандра и внутренними стенками металлического снаряда. Скафандр как бы плавал внутри снаряда.

– Всё готово! – послышался голос из репродуктора.

– Стреляйте нами! – скомандовал в микрофон Сопровождающий.

Я, как обычно, почувствовал лёгкий толчок, затем у меня захватило дыхание от нарастающей скорости, Чувство было такое, будто я нахожусь в сверхскоростном лифте, который движется не вертикально, а по горизонтали. Затем в тело вошла приятная лёгкость, а вскоре я уже плавал в воздухе, держась за поручень, как и остальные пассажиры. Баллистический подземный вагон-снаряд летел по идеально гладкой трубе-тоннелю. Вскоре скорость замедлилась, состояние невесомости прекратилось. Затем вагон-снаряд остановился, двери открылись, и я поднялся лифтом на улицу Москвы и направился в библиотеку. Там я просидел до вечера, делая нужные мне выписки. Я сидел в тихом зале и работал, а в памяти моей нет-нет да и всплывал недавний разговор с Ниной. Но я отгонял грустные мысли и с новым упорством принимался за работу, зная, что труд мой нужен Человечеству.

Когда я вышел из библиотеки, уже стемнело, и от самосветящихся мостовых исходил ровный, спокойный свет. Пора думать о ночлеге. К счастью, в моё время это уже не было трудной проблемой для всех, приезжающих в знакомые и незнакомые места. Гостиницы ещё существовали, но пользовались ими главным образом в курортных городах, в остальных же крупных и мелких населённых пунктах они уже были непопулярны. Любой Человек мог войти в любой дом, и всюду ему были рады и встречали как друга. Спрашивать гостя, откуда он, кто он и зачем приехал в этот город, считалось невежливым. Гость, если хотел, рассказывал о себе, а если не хотел – не рассказывал.