– Ну, вы, товарищ, два МИДЖа проживёте, – улыбнулся Врач. – Но у вас лёгкое переутомление, поэтому я назначу вам кое-какие процедуры. Есть ли у вас какие особые пожелания?

– Если можно, то пусть моим однокаютником будет Человек гуманитарного направления, – попросил я. – Голова уже гудит от всех этих технических разговоров.

Врач ушёл, а в каюту вскоре вошёл Человек средних лет. При нём был довольно большой чемодан, что меня несколько удивило: как правило, Люди давно уже путешествовали без ручной клади. Мой спутник сообщил мне, что зовут его Валентин Екатеринович Красотухин и что у него две специальности: он Ихтиолог и Писатель. Признаться, имя это мне ничего не говорило, хоть я знал не только литературу XX века, но и современную. Назвав себя и свою профессию, я поинтересовался, какие произведения созданы моим однокаютником.

– Видите ли, – ответил Валентин Екатеринович. – Ихтиолог я по образованию и по роду работы. А Писатель я по внутреннему призванию. Правда, я смотрю истине в лицо и сознаю, что таланта у меня нет, но я сконструировал кибернетическую машину и с её помощью надеюсь со временем создать поэзо-прозо-драматическую эпопею, которая прославит меня и…

– Но послушайте, – перебил я своего нового знакомого, – всем известно, ведь уже в конце Двадцатого века было доказано, что никакая, даже самая совершённая, машина не может заменить творческий процесс. Это так же ясно, как то, что невозможно создать вечный двигатель.

– Но я сам сконструировал свой творческий агрегат, – возразил Красотухин. – Я верю, что мой АТИЛЛА не подведёт меня) Вот полюбуйтесь на него!

С этими словами Писатель-Ихтиолог раскрыл чемодан и извлёк из него довольно большой прибор со множеством кнопок и клавиш и поставил его на стол каюты.

– Вот он, мой АТИЛЛА!

Мне стало немного грустно: и здесь я не избег техники. Но мне не хотелось огорчать своего спутника.

– Почему именно АТИЛЛА? – проявил я интерес.

– АТИЛЛА – это Автоматически Творящий Импульсный Логический Литературный Агрегат, – пояснил Красотухин. – Правда, он ещё не вполне вошёл в творческую силу, он ещё учится. Ежедневно я читаю ему художественные произведения классиков и современных авторов, учу его грамматике, читаю ему словари. Кроме того, я беру его на лекции по ихтиологии, которые он внимательно слушает. Ещё я читаю ему главы из Курса Поэтики, из Истории Искусств. Года через три он будет знать всё и сможет работать с полной творческой отдачей. Но уже и сейчас мы с ним творим на уровне начинающего среднего Литератора.

– А вы не можете продемонстрировать АТИЛЛу в действии? – спросил я.

– С удовольствием! – воскликнул Красотухин. – Дайте творческую программу.

– Ну пусть он сочинит что-нибудь для детей, что-нибудь там про кошечку, например, – предложил я, выбирая тему полегче.

Красотухин нажал на АТИЛЛе кнопку с надписью «Внимание». Вспыхнул зелёный глазок, агрегат глухо заурчал. Тогда Красотухин нажал клавишу с надписью «стихи д/детей». Прибор заурчал громче. Из него выдвинулся чёрный рупор.

– АТИЛЛушка, творческое задание прими. Про кота что-нибудь сочини, – просительно произнёс Писатель-Ихтиолог в рупор.

– Творзадание принято! – глухо произнёс голос из прибора, и сразу же вспыхнуло табло с надписью «творческая отдача». Затем из продолговатого узкого отверстия вылез лист бумаги. На нём было напечатано:

Кот и малютки

Здравствуй, здравствуй, кот Василий,

Как идут у вас дела?

Дети козлика спросили…

Зарыдала камбала.

И малюткам кот ответил,

Потрясая бородой:

– Отправляйтесь в школу, дети!..

Окунь плачет под водой.

Сотворил АТИЛЛА

– Не так уж плохо, – утешающе сказал я. – В некоторых детских журналах XX века я читал нечто подобное. Только тут нужна правка. Ваш АТИЛЛА путает кота с козлом. И потом, откуда-то, ни к селу ни к городу, камбала с окунем появились.

– У АТИЛЛы ещё смещены некоторые понятия, – несколько смущённо ответил Писатель-Ихтиолог. – А рыдающая камбала – это, очевидно, творческая неувязка. Но в строке «окунь плачет под водой» есть нечто высокотрагедийное, здесь чувствуется некая натурфилософская концепция. Впрочем, стихи АТИЛЛе даются труднее, чем проза. Сейчас вы в этом убедитесь. И Красотухин заказал АТИЛЛе сотворить сказку с лирической концовкой. В сказке должны упоминаться человек, лес и звери. Вскоре агрегат дал нам возможность ознакомиться со своим произведением.

Лес шумел угрюмо (мрачно? огорчённо?). Лесные звери имелись в лесу том повселесно. Тем временем человек и человечица (человейка? человечка?) шли по речью (речейку?) к речке. В лесу встретились им лес и лесица, волк и волчица, лось и лосица, медведь и медведица (медвежка?). «Съем-ка я вас, человеки!» – произнёс медведь. «Не питайся нами, Михаил (Виктор? Григорий?), мы хотим живать-поживать!» – «Хорошо, – ответил медведь, – я вами столоваться не буду…» Радостно, дружно, синхронно запели гимн восходящему светилу (луне? солнцу?), сидящие на ветвях снегири, фазаны, сазаны, миноги, снетки и караси. Лес шумел весело (удовлетворённо? упитанно?).

Сотворил АТИЛЛА

– Сказка несколько примитивна, – сказал я. – И потом, опять тут всякие рыбы.

– Да, мой АТИЛЛА любит упоминать рыб, – огорчённо признался Красотухин. – Боюсь, что я несколько перегрузил его ихтиологическими знаниями. Но не хотите ли дать АТИЛЛе творческое задание в области драматургии?

– Смотрите, какой прекрасный вид под нами, – сказал я Красотухину, чтобы отвлечь его от АТИЛЛы. – И видимость тоже прекрасная.

Наш дирижабль-санаторий давно уже отчалил и теперь плыл в воздухе на высоте восьмисот метров. Из большого иллюминатора в стене каюты можно было наблюдать, как не спеша движется под нами какой-то небольшой город-сад. Его прямые улицы с домами, крытыми голубой пластмассой, казались каналами, прорытыми среди зелени. И только чёрные шары на тонких мачтах – усилители мыслепередач – говорили о том, что это всё-таки город, где живёт несколько тысяч Людей. Потом снова внизу потянулись поля, среди которых кое-где возвышались башни дистанционного управления электротракторами.

Вскоре нас позвали на купанье. Плавательный бассейн был накрыт огромным прозрачным пластмассовым колпаком; чуть выше, почти задевая его, проплывали порой редкие летние облака. Дно бассейна тоже было из прозрачной, чуть голубоватой пластмассы. Купаясь, мы видели под собой луга, леса, реки, дороги с пробегающими по ним элтобусами. Казалось, мы плавали не в бассейне, не в воде, а в самом небе, в бескрайнем, подёрнутом голубоватой дымкой пространстве. Мы словно парили в нём, как птицы, вольно и легко, и эта лёгкость подчёркивалась тишиной, ибо дирижабль летел беззвучно, как во сне. К одному борту бассейна была пристроена вышка для прыжков в воду, и каждый раз, ныряя с неё в бассейн, я испытывал жутковатое ощущение, будто я лечу в пропасть, в бездну, на дне которой растут деревья, зеленеют поля, тянутся нити дорог. И вдруг меня упруго подхватывала вода, не давая падать дальше.