разбираться позже, мне бы для начала хоть базу собрать. Тем более, что после описания тварей шло самое интересное: цифры.

У крысы значилось:

«Кости — одна или же нуль».

Кости, они же сосуды, в которых обитают родии. То есть, сила. С волкодлака мне перепало три кости. Но волкодлак, как я узнал из справочника, относился уже к Срединным тварям. А Низшие — крысы, жабы и ящеры — располагали единственной костью. Ещё к Низшим тварями относилась кикимора, у той значилось 1–2 кости.

1–2 — это как, интересно? От возраста зависит, что ли? Или от рейтинга? За статус «кикимора года» лишнюю кость в скелет вколачивают?.. Хотя у крыс, вон, вообще 0–1. Ещё непонятнее.

Ладно. Упрёмся — разберёмся.

Каждая из тварей внутри своего отряда делилась на подотряды и виды, но вникать в подробности я не стал. В общих чертах — понятно, а меня сейчас больше всего интересовали кости. Они же, по сути, сила, прокачивающая мой ранг, с одной стороны. И деньги — с другой.

Родии — родиями, становиться сильным, несомненно, приятно. В то время как становиться богатым ещё и полезно. Кости — это капитал, которым неплохо было бы обзавестись. Наследство графа Давыдова оказалось дутым. И по сути, всё, чем я сейчас располагаю — три серебряных рубля, полученные от Прохора.

Несерьёзно, конечно. Прямо скажем, такой себе капитал. Хотя, справедливости ради, я здесь в дееспособном виде и двух суток не провёл. А тварей по окрестностям шарахается, если верить Егору, хренова тьма. И даже самая распоследняя Низшая носит в себе серебряный рубль.

Как я успел узнать от того же Егора, рубль — сумма не сказать чтобы приличная, но на пару недель проживания на постоялом дворе с обедами хватит. Если не шиковать.

Шиковать я не собирался. Жить на постоялом дворе, впрочем, тоже. Крыша у меня над головой есть, кормят на убой. В бане парят, обстирывают. Свято верят в то, что в усадьбе я появился с единственной целью — порешать все насущные вопросы.

Ну, порешаю, чё. Мне не трудно. Я отложил справочник и задул свечу. Двадцать лет колодой пролежал, наотдыхался — на век вперёд. Тело жаждет движухи. И, кстати, не только её… Я потянулся.

То, что за дверью тихонько перетаптываются, расслышал еще минут пять назад. Погасив свет, подождал немного. Тишина.

Я решил, что ждать мне надоело. Тихо встал, подошёл к двери, и так же тихо её открыл. Встав при этом сбоку — так, чтобы снаружи показалось, будто дверь открылась сама.

В коридоре негромко ойкнули. А потом в комнату шагнула стройная фигурка в ночной рубашке.

Войдя, Маруся заозиралась. В кровати меня не увидела, за дверь заглянуть не сообразила. Хотя и видела в темноте, наверное, не так хорошо, как я. Пробормотала:

— Ваше сиятельство?

— Я здесь, — глухим, низким голосом отозвался из-за двери я. — Дух покойного графа Давыдова! Зачем тревожишь мой покой?

В следующую секунду понял, что перестарался. Маруся сейчас завизжит так, что услышат в деревне Дубки.

Шагнул к девушке, зажал ей ладонью рот. Другой рукой обнял со спины, прижал к себе.

Тело здорового двадцатилетнего парня, за все двадцать лет не обнимавшего девушку ни разу, отозвалось мгновенно. Аппетитным изгибам Маруси бурно обрадовалось.

Маруся эту радость почувствовала. Сначала напряглась под моей рукой — со страху. Решила, видимо, что я и правда дух покойного графа. Дремучесть, суеверия — что с них взять? Им до лампочки Ильича ещё жить да жить. Хотя Маруся оказалась девчонкой не трусливой.

Постояв немного в моих объятиях, рассудила, видимо, что поглаживающая её грудь рука вполне материальна. И то, что упёрлось сзади в ягодицы — тоже не иллюзия. А стало быть, духу принадлежать не может. Маруся расслабилась и сама прильнула ко мне. Я понял, что визжать она передумала. Убрал ладонь, зажимающую рот.

— Озоруете, ваше сиятельство? — прошептала Маруся.

— Да кто ещё озорует? Ты ведь давно пришла. Почему не заходила?

— Помешать боялась. И тётка Наталья в кладовке возилась, я ждала, пока уйдёт.

— Это правильно, — решил я. — Тётка нам здесь ни к чему.

Маруся улыбнулась. Потянулась губами к моим.

— Секунду, — остановил я. — Важный момент. Ты возраста согласия достигла?

— Чего? — Маруся захлопала длиннющими ресницами.

— Лет, говорю, тебе сколько?

— Восемнадцать. На Пасху исполнилось. Пасха в этом году ранняя, ну да…

— Всё. Подробностей не надо. Восемнадцать — прекрасный возраст.

Марусю я любил со всем двадцатилетним нерастраченным пылом. Надеюсь, что тётка Наталья в кладовку больше не наведывалась. А то много интересного услышала бы.

Глава 8

Упорхнула Маруся на рассвете. А я дрых до тех пор, пока не постучали в дверь. Тётка Наталья интересовалась, в котором часу подавать завтрак.

— В любом, — отозвался я. — Можно даже не спрашивать. Как приготовите, так и приду.

Довольная тетушка усеменила в глубину дома. Я откинул одеяло и встал.

Через минуту в дверь снова постучали.

— Ваше сиятельство? — В комнату просунул голову Тихоныч.

— М? — Я решил проверить тело на вестибулярку. Как раз встал у стены на руки.

— Э-э-э, — глядя на меня, сказал Тихоныч.

— Ну, чего тебе? — Я оторвался от стены и сделал шаг вперёд. На руках, само собой.

Ничего, нормально стою. Не падаю. И мышцы крепкие — хотя подкачать не помешает.

— Там, это… Ожидают вас.

— Кто? — Я уверенно шёл на Тихоныча.

— Ну, вы давеча говорили — мужик придёт патлатый. — Тихоныч попятился. — Зовут Егором. Вот этот самый Егор и пришёл.

— Давно?

— Утром. Восьми не было.

— А чего ж ты молчал?

— Дак, ваше сиятельство почивать изволили. Не смел беспокоить.

— Вот что, Тихоныч. — Я вернулся в исходное положение. Отряхнул руки, подхватил с кресла рубаху. — Не знаю, как у вас тут раньше было заведено. Сейчас, запомни правило номер раз: если я говорю, что кого-то жду, это означает, что позвать меня надо сразу, как только человек появится. Неважно, в какое время. Ночью придёт — значит, ночью разбудить. Ясно?

— Понял, ваше сиятельство. Прощения просим. Более не повторится.

— Где он? — Я дошёл до гостиной, но Егора там не обнаружил.

— На дворе ожидает.

— Почему на дворе? Почему в дом не позвали?

— Дак, мужик же! Куда его — в барский дом?

Я