себя, казак сам… Несчастный всячески старался ослабить натяжение петли, вертелся на животе, боку… Ногтей не осталось – выломал. Траву в круге диаметром метра четыре выбил до земли…

Согнали казаков к срубу маслодельного завода (созывали якобы на сход) и повели за околицу.

Аполлинария Ивановна стояла у ворот, колонна (было в ней около восьмидесяти человек, включая нескольких детей) проходила мимо, муж, Павел Иванович (Большой) попросил у неё рукавицы, утро выдалось холодным. Она метнулась во двор, голыши из овчины (мехом вовнутрь) лежали в сенях на ларе, схватила их, догнала колонну и, не обращая внимания на окрик карателя, сунула мужу. Пошла рядом с ним, её тут же грубо отогнал всадник с винтовкой:

– Уйди, баба!

Сына не увидела. Считала, не может быть с мужиками, это потом уже хватилась…

Позади всех шли раненый Семён Иванович Госьков (пытался бежать, услышав стрельбу, вскочил на коня, но его заметили и подстрелили) и дед Мунгалов на костылях, ногу потерял на Первой мировой. Они начали отставать. Семён Иванович обессилел от потери крови, ему стало дурно, дед Мунгалов попытался подставить своё плечо, дескать, держись за меня, как-нибудь на трёх ногах доковыляем. Оба упали, с трудом поднялись. Колонна уходила всё дальше и дальше за деревню, дорога заворачивала за гору. Жуч зло приказал одному из карателей прикончить отставших. Тот повернул коня, подскочил к немощным казакам, раз да другой сверкнул острый клинок…

Казаки поняли, хорошего ждать нечего. Во главе колонны шёл полковник Аникин, позади – георгиевский кавалер Алексей Николаевич Госьков, двоюродный брат Аполлинарии Ивановны. Казаки начали перешёптываться, дескать, на сходку не похоже… Каратели шумнули – «не разговаривать», тем не менее Аникиев передал: он скомандует впередиидущим, а Госьков – тем, кто сзади… Сопровождало колонну человек тридцать карателей, на лошадях, с винтовками. Накинься казаки, навались разом, сдёрнули бы с сёдел… В середине колонны шёл старик Волгин, тот по-стариковски заосторожничал, мол, нас ведь на сходку звали. Его слова внесли сомнения среди казаков. Они прекрасно понимали, с голыми руками кидаться на вооружённых, значит, наверняка многие погибнут, даже если получится одолеть карателей. А уж если те возьмут верх… Замешательство обернулось потерей короткого момента для атаки… За деревней, за поворотом дороги начиналась Крестная падь, в самом её начале, в верхней части, ждала группа карателей с пулемётами.

Казакам было приказано сесть. Кто-то из казаков крикнул:

– Детей-то отпустите, не убивайте!

На что Жуч крикнул:

– Огонь!

Заговорили пулемёты. Из винтовок стреляли по тем, кто пытался вскочить на ноги. В какие-то минуты всё было кончено. Жуч отдал приказ добивать раненых, несколько раз повторив:

– Никто не должен остаться в живых!

Раненых было много. Казаки сидели в несколько рядов. Жуч не решился расстреливать партиями. Так было бы наверняка, но он торопился. Добивали раненых штыками, прикладами, тунгус Николай Валиев орудовал ножом – одним движением перерезал горло, переходя от одного раненого к другому. Делал это сноровисто, по-деловому, будто баранов резал.

Каратели не забывали мародёрничать – снимали обручальные кольца, перстни…

Хорунжий Димитрий Подкорытов накануне приехал в Тыныхэ из Хайлара к родственникам. И попал на расстрел. Не в первый раз в жизни в упор смотрел смерти в лицо. Красные партизаны его уже расстреливали в Гражданскую войну. Тогда упал перед пулей и прикинулся мёртвым. Помогло и то обстоятельство, расстреливали группу казаков под вечер, в сумерках. Ночью выбрался из-под тел убитых и ушёл. В Тыныхэ был ранен, сдерживая боль, сделал вид, что убит. Мойшу Жуча Подкорытов прекрасно знал по Хайлару, как и тот его. Жуч крутился в кругу военной молодёжи, с ним охотно шли на контакт, как же – белый офицер овеян славой боёв против красных партизан, штабс-капитан контрразведки самого генерал-лейтенанта барона Унгерна. Героическая личность для молодёжи, настроенной на борьбу за свободу России. Жуч одно время жил в приграничном городе Маньчжурия, затем в Харбине, несколько лет в Хайларе. Конечно же, он имел полную информацию о посёлках Трёхречья, о настроении русских в Маньчжурии.

Переступая через убитых, Жуч увидел золотой перстень на руке Подкорытова, наклонился, начал сдёргивать добычу, и распознал опытным взглядом – знакомый казак прикидывается мёртвым. Жуч никак не хотел засветиться в этой операции, в Маньчжурии ему жилось припеваючи. Разведка разведкой, он ещё и обогащаться успевал, имел свой гешефт, был у него в помощниках некто Вольфович. «Бизнес-партнёры», в частности, имели интерес к золоту и драгоценностям. Не исключаю, да почти уверен, Жуч со временем планировал удрать от своих новых хозяев куда-нибудь в Америку. Пока же служил советской власти.

Поэтому убирал в той вылазке всех свидетелей, и тех, кого знал по Маньчжурии и тех, с кем воевал у Унгерна.

Жуч гадко осклабился, узнав Подкорытова:

– Ты ещё живой, сукин сын!

Грязно выругался и выстрелил казаку в голову из нагана:

– Получи, собака!

Однако кипящая злоба сбила прицел, рука дрогнула, пуля, пройдя от правого уха под углом, мозг не задела и вышла через левую щеку. Выжил казак.

Алёша Баженов, ему шёл двенадцатый год, испугался, услышав команду «огонь!», вскочил, бросился бежать, пуля угодила в шею… Упал… Придя в сознание, услышал:

– Пройтись наганами, прикладами по головам, штыками по животам, всех добейте!

Алёша лежал чуть поодаль от остальных в луже крови. Это и спасло… Хотя, один Бог знает, что лучше… Каратели посмотрели на мальчишку, залитого кровью, один другому бросил:

– Этот готов.

Зачем, дескать, мараться с ним.

Жуч заметил ещё одного знакомого, Ивана Матвеевича Госькова. Тот учительствовал в Хайларе. Жуч тоже (чем он только не занимался) некоторое время преподавал в хайларской школе. В Тыныхе Иван Госьков приехал в гости к родителям на праздник Воздвижения Креста Господня.

Ивану пуля угодила в ногу. Даже кость не задела. Жуч выхватил у карателя винтовку, шагнул к Госькову, вонзил штык в живот и с остервенением провернул. И этот свидетель был крайне опасен. Однако и его не убьёт Жуч. Но если Подкорытов проживёт долгую жизнь, умрет в Швейцарии в доме престарелых, Иван Матвеевич скончается на операционном столе в Хайларе.

Женщины долго не решались идти в Крестную падь, хотя выстрелы отгремели несколько часов назад, рано утром увидели окровавленного человека, спускающегося в деревню с горы. Он являл собой жуткую картину: волосы, лицо, одежда, руки – всё было в крови. Казалось, как можно остаться живым, потеряв столько крови. Не сразу в нём узнали старика Волгина. Дед сказал, подбежавшим к нему женщинам:

– Там ещё есть живые.

Он был единственным из всех, кого не задела