Какое-то время спустя Аврора, не отрывая взгляда от сцены, бесшумно раскрыла сумочку и достала сотовый. Эдвард, вдруг подумав, что ей нехорошо, хотел было спросить, в чем дело, но не осмелился нарушить ее единение с музыкой. Только тут до него дошло, что она лишь выключила телефон, и он тотчас последовал ее примеру. Убрав трубку в сумочку, Аврора совершенно беззвучно извлекла бумажный платочек и, все так же завороженно глядя на сцену, прижала его к одной, потом другой щеке.

Плачет, догадался потрясенный Эдвард. Его сердце забилось так неистово, что в какое-то мгновение захватило дух. В памяти шевельнулись некогда яркие, но со временем поблекшие и утратившие былой смысл впечатления. Удивительная девушка полностью отдается звукам… забывает обо всем вокруг, даже о любимом, позволяет красоте великого музыкального произведения всецело завладеть собой. Ее лицо озарено таинственным светом сцены. В этом самозабвении, столь чуждом маслянистым переглядываниям и непристойным прижиманиям, и есть сокрушительная сила самого ценного в жизни…

Откуда это? – принялся напряженно раздумывать Эдвард. Из фильма? Чьего-то рассказа? Или книги? Да, из книги, определенно из книги… Какой? Он не мог вспомнить. Но чувства, некогда вызванные в нем этими строками, при виде Авроры оживали все настойчивее и решительнее. Вместе с ними разрасталось до невообразимых размеров восхищение ею: изящной линией шеи, королевской осанкой и искусно сдерживаемой бурей страсти…

Когда закончилось первое отделение и в антракте они вышли из зала, Эдвард, потрясенный увиденным, не решался заговорить первым. Аврора взглянула на него влажными, блестящими глазами.

– Ты представить себе не можешь, как я рада, что провожу этот вечер здесь… – Она отвернулась и прибавила: – С тобой.

– Со мной? – изумленно переспросил Эдвард. – Мне показалось, что для тебя главное музыка, а уж кто с тобой рядом, совершенно не важно.

Аврора посмотрела на него с немым вопросом, будто без слов спрашивая, неужели он правда так считает.

– Кто со мной рядом еще и как важно, – спокойно сказала она. – Со многими из своих знакомых, да и кое с кем из родственников я бы в жизни не пошла ни на подобный концерт, ни, допустим, в картинную галерею. Когда соприкасаешься с искусством, недопустимо, чтобы рядом был совершенно чужой тебе по духу человек, ведь в такие минуты становишься будто… гм… – Она опустила глаза, подбирая подходящее слово. – Будто обнаженной.

При мысли, что перед ним она не стыдится показаться нагой, Эдварда бросило в дрожь. И вдруг захлестнуло безудержное желание соединиться с ней так же безоглядно, как она только что соединялась с музыкой, на всю жизнь, и больше никогда не разделяться. Он приказал себе отбросить безумные мечты.

– Куда пойдем? – спросила Аврора повеселевшим голосом.

Эдвард пожал плечами.

– Куда и все. В буфет, конечно.

Аврора улыбнулась уголком губ.

– Там сумасшедшие цены.

– Платить все равно мне, – преисполненный джентльменства, произнес Эдвард.

Аврора, будто чего-то испугавшись, покачала головой.

– Нет, ну что ты. И за билет я непременно верну тебе деньги.

Эдвард усмехнулся.

– Какие глупости!

– Вовсе не глупости, – настойчивее сказала Аврора. – По-твоему, я недостаточно зарабатываю, чтобы…

Эдвард решительно взял ее за руку, отчего она умолкла на полуслове, и повел в буфет, куда рекой стекался народ.

– Садись и сторожи место, – строго и в то же время ласково велел он, указывая на свободный столик. – А то будет негде присесть. Шампанское любишь?

Аврора в растерянности остановилась возле стула.

– Шампанское? Гм…

– Любишь или нет?

– Вообще-то да, но…

– Вот и отлично.

Когда Эдвард вернулся несколько минут спустя, Аврора сидела, о чем-то напряженно раздумывая. Он сел напротив, протянул ей бокал и приподнял свой.

– За красоту, жизнеутверждающую силу искусства, за дивный вечер и за тебя!

Аврора едва заметно улыбнулась.

– Спасибо. – Пригубив шампанское, она поставила бокал перед собой и принялась постукивать кончиками пальцев по его круглому основанию. – Послушай… Если вернуться к разговору о деньгах, то…

– Я предпочел бы к нему не возвращаться, – с мягкой настойчивостью произнес Эдвард.

– Да нет же, ты не понимаешь, – не сдавалась Аврора. – У меня на этот счет свои личные соображения… даже комплексы… Мне важно чувствовать себя совершенно независимой, в том числе и материально…

Эдвард наблюдал за ней, почти не моргая. И она порой растеряна, думал он, следя за ее длинными барабанившими по стеклу пальцами. И взволнована. Но даже тревожиться у нее выходит изысканно. Без нелепых жестов и безобразящей красноты. Что же ее так гнетет? Кто этому виной? Неужели все тот же Уэстборн?

– Отчасти поэтому я восхищена Жорж Санд, – негромко, но торопливее обыкновенного говорила Аврора. – Она безбоязненно разрушала придуманные кем-то правила и превыше всего ценила свободу.

Эдвард нахмурился.

– При чем здесь Жорж Санд?

– Ей хотелось, чтобы женщины вышли наконец из рабской зависимости от мужчин, – сказала Аврора, чуть наклоняясь вперед. – И она добивалась этого – книгами и собственными поступками.

Эдвард криво улыбнулся.

– Она – да, но нынешним-то женщинам какой смысл об этом задумываться? У них есть все права, в каком-то смысле их даже больше, чем у нас.

Аврора покачала головой, и Эдвард, заметив мелькнувший в ее глазах страх, возгорелся желанием собственными руками придушить того, кто когда-то посмел ее обидеть.

– В действительности все не совсем так, – пробормотала она, отводя взгляд в сторону, будто не желая, чтобы Эдвард увидел отражавшиеся в нем чувства. – И теперь случается, что женщина становится собственностью мужчины.

– Бывает и наоборот, – возразил Эдвард. – Мягкотелый хиляк подпадает под влияние властной бабенки и всю жизнь живет подкаблучником.

Аврора кивнула.

– Верно, бывает и такое. Это тоже несправедливо. Но против подобного пусть выступают сами подкаблучники. Мы же… – Она резко замолчала, прижала к губам пальцы и какое-то время не произносила ни слова.

Эдвард потягивал шампанское и смотрел на нее, ожидая продолжения. В нем все бунтовало.

– Понимаешь, физически мужчина в любом случае сильнее женщины, – снова заговорила Аврора, глядя в бокал с пузырящейся янтарной жидкостью. – Начинается все с милых любезностей: здесь подал руку, пальто, там заплатил, потом, когда обоих уже связывает нечто большее, мужчина, может сам того не сознавая, в качестве награды за свои старания требует подчинения… Ты должна это… Сиди дома, к чему тебе работать? И если не получает, чего хочет, негодует. Как это так? Я стараюсь, иду на жертвы, а ты? Все заканчивается плачевно. Чтобы доказать свое главенство, мужчина пускает в ход что угодно, даже… – Она вдруг резко покачала головой и рассмеялась странным смехом. – Впрочем, у нас с тобой совершенно другие отношения. Ту и речи не может идти о каких-то там глупостях.