– Прошу прощения, товарищи, я начальник геологической партии Евгений Горелов. Мы производим у вас в горах картографическую съемку местности. А это мои коллеги-геологи. А вы, наверное, местные?

Эдиев продолжал недружелюбно молчать, глядя на незнакомцев, а Айшат улыбнулась им приветливо, хотя и несколько смущенно оттого, что столько мужчин видели ее в таком странном положении.

– Мы из этого аула. Живем здесь, – сказала она.

– А как ваш аул называется? – спросил высокий, все так же улыбаясь.

Айшат впервые видела у мужчины такую ямочку на подбородке. Она подумала, что это может быть след от кинжала или ножа. Хотя ямочка показывалась во время улыбки и была аккуратной, точно посередине.

– Дойзал-Юрт, – ответила она, следя, когда опять покажется странная ложбинка на подбородке у мужчины.

Тут к ним подтянулись и остальные геологи. Среди них Айшат заметила девушку с такой же, как у остальных, ношей за плечами. Девушка была курносой, с обгоревшими от костра ресницами и бровями. Ее появление, видимо, немного успокоило Дуту.

Он выпрямился и спросил с подозрением:

– Нефть искать, ходить? Плохое время. Война.

Он говорил по-русски гораздо хуже Айшат, которая много общалась со своей русской подругой.

– Я же сказал, товарищ, – ответил Горелов, – производим картографию местности. А полезные ископаемые нужны нашей стране и на войне, и в мирное время. На войне особенно. Танки на чем ездят? А самолеты?.. То-то! Я вот что хотел у вас спросить. Можно в вашем ауле купить немного муки и молока? Да еще бы меда, а то вот товарищ наш, геолог Лычко, что-то расклеилась. Туманы у вас в горах холодные, вот и наглоталась туманов-то.

Горелов подмигнул курносой, и та улыбнулась ему с какой-то поспешностью.

– Так что, можно, говорю, нам у вас затовариться? И насчет меда вот?

– Конечно, можно, – улыбнулась Айшат. – Мука, молоко – это и у нас можно. Отец, мать будут рады гостям. А мед очень хороший у Саадаевых. Маша Саадаева не откажет…

– Маша? Имя русское, – удивился Горелов.

– Она и есть русская. Маша на конезаводе – секретарь комсомольской организации. Комсомольский вожак.

– Вот как! – удивился геолог. – А тебя-то как зовут?

– Меня Айшат.

– А тебя, джигит? – повернулся Горелов к Дуте.

– А я – не нефть. Для чего со мной геологам знакомиться?

– Вот ты, значит, какой! – Горелов опять усмехнулся. – А я слышал, что горцы – народ гостеприимный.

– Здесь – не дом мой, радоваться гость. Здесь горы. Много чужих людей в горах – это не гости и не кунаки.

– Может, ты считаешь нас врагами?

Дута не ответил, повернулся и пошел мимо утеса по склону вверх, где лес густел и жался к земле. Геологи не видели, как, скрывшись в зарослях кустарника, Дута упал в траву и, извиваясь змеей, подполз к тому месту, откуда видны были геологи и Айшат.

– Не очень приветлив твой земляк, – сказал Горелов, кивнув вслед уходящему Дуте.

– Он инвалид, – сказала Айшат. – Покалечился в детстве. Теперь вот в армию его не берут. Коня его любимого в армию забрали, а его самого нет. Вот он и злится.

– Понятное дело. Так что проводишь меня, Айшат, в Дойзал-Юрт?

– Провожу, – согласилась девушка, улыбнулась и тут же смутилась своей улыбки.

Горелов что-то сказал геологам, а потом подошел к Айшат.

– Ну, милая пэри, веди меня в свои чертоги.

Айшат посмотрела на его ямочку и вдруг всплеснула руками.

– Никак нельзя, товарищ геолог! Не могу я вас проводить.

– Это почему же? – удивился Горелов.

– Не могу я выйти из леса вдвоем с мужчиной. Что в ауле подумают? Нет, не пойду.

– Ну, Айшат, ты же комсомолка!

– Я – не комсомолка, я – мусульманка.

– Это ты напрасно. Плохо работает ваша Маша, комсомольский вожак.

– Нет, она хорошо работает. Только здесь, в горах, другие законы.

– Это ты брось. Комсомол – он тебе и в горах, и в лесах, и на море. Хоть в пустыне… Это ваша чеченская темнота, муллы ваши портят народ, мутят против Советской власти. Да ладно… Ксюша, пошли с нами! С женщиной и мужчиной-то тебе из леса выходить можно?

– С женщиной можно…

– Вот и порядочек. Только куплю я меда у вашего комсомольского секретаря и сделаю ей втык.

– Что такое «втык»? – спросила Айшат.

– Ну, секир башка, понимаешь? – засмеялся Горелов.

– Ой, смешно, – засмеялась и чеченка. – Это Маша Саадаева вам сделает секир башка. Она у нас – настоящий джигит. Вы ее побоитесь…

* * *

Убийство Бена Хобарда потрясло Айсет даже не тем, что она знала его… Смерть Хобарда оглушила, как оглушает на войне первый снаряд, пролетевший над головой, как оглушает свист первой настоящей пули… Вроде как и готовишь себя к мысли, что ты на войне, что здесь убивают, что из безопасной Европы ты приехала в Россию… Ведь разве не об этом все время читала она в газетах? Россия – это дикая страна, а Москва – криминальная столица мира, некий новый Чикаго, как бы перенесенный во времени из годов Великой депрессии… Убийство Бена потрясло ее не столько своим цинизмом, сколько тем, что он был убит первым – из тех, кого она знала лично. Вид первой крови приводит в шок, сколько ни повторяй себе: я на войне, моя семья на войне, мы воюем…

Местные каналы теленовостей и радиокомментаторы не стеснялись в выражениях, выкатывая свои инсинуации по линии благоприятного ожидания, по линии наименьшего приложения мозговых усилий. Им все было ясно. Раз уж американский бизнесмен имел смелость заниматься бизнесом с чеченскими партнерами, то в смерти его надо было однозначно винить одних лишь чеченцев. Чего мудрствовать? Чай, не бином Ньютона: Бароев с Хобардом делал бизнес – Бароев Хобарда и убил!

И когда Айсет слегка отошла от первого потрясения – все-таки буквально пару недель назад вместе с ним пили шампанское на приеме у отца, – она даже принялась выдумывать контраргументы, передразнивая этих радио– и телемудрецов, что априори записали ее отца в убийцы, и мысленно оппонируя им.

Как там в «Пигмалионе» у Бернарда Шоу? Ясное дело – кто шляпку спер, тот и старуху прикончил!

Первым порывом было броситься к отцу, предложить свои услуги в качестве журналистки, подготовить телерепортаж, встретиться с видными аналитиками, сделать передачу, где трезвые, умные и главное – авторитетные головы не станут рубить сплеча, мол, им все ясно, кто кого убил… Где ж она, провозглашенная русскими диктатура закона? Почему при формальной приверженности презумпции невиновно-сти российские журналисты до суда позволяют себе выводы, обвиняя ее отца в причастности и в подготовке убийства Бена Хобарда?