Прекрасен был Новосибирск осенью. Золото и ультрамариновая голубизна, прозрачность воздуха и свежесть реки заполняли его. Вечерами все было пронизано запахами белых душистых цветов, называвшихся, кажется, душистый табак. Весной бушевала сирень, зимой – морозы и ветра. Летом, как правило, студентов в городе не было. Было много пыли. «Ветер утих в пыли. Вечер теплый и серый. Солнце за тучи село где-то совсем недалеко…»

Хороший был город. В нем было очень удобно спешить на свидание или просто бродить, сочиняя стихи. Что-нибудь ужасное: «Встречи сегодня с тобой не будет. Вечер разрезан мокрым трамваем. Спешащие вечно куда-то люди не знают, кого я сегодня встречаю…» Стихов было много. Много было цветов, трамваев, вечеров, театров, вокзалов… Много было любви, переживаний, писем, ревности, междугородных телефонных разговоров, радости… В итоге получилась студенческая семья. Мы поселились с Людмилой в комнате старого бревенчатого дома, расположенного прямо в середине трамвайного кольца, за оперным театром. К стенам прикрепили кнопками миллиметровую бумагу, купили зачем-то эмалированный таз, принесли свои книги, пожитки и стали самыми счастливыми молодоженами…

А через год, когда я уже был дипломником и опять жил в общежитии, получил из Кемерова телеграмму. Лучшую из всех, которые когда-либо получал. «Поздравляем сыном. Все благополучно. Родные». Сына назвали Александром. В честь деда.

20 июня 1960 года я защитил дипломный проект на тему «Земляная плотина Кременчугского гидроузла» и получил диплом инженера-строителя. Предстояло распределение. Все уже были на чемоданах, в волнении. Повезет – не повезет. Удастся ли поехать туда, куда хотелось. Вывесили список мест. Право выбирать первым представлялось тем, у кого балл выше среднего. В нашей группе я был третьим после Олега Лубнина и Льва Хрущева. Но выбирать не стал. На комиссию распределения пошел последним с «ультиматумом»: никуда не поеду, кроме строек Кемерова. Там жена-студентка и сын. Со мной не стали спорить и послали, куда просил, по разнарядке факультета промышленного и гражданского строительства мастером в трест № 96.

Собрал чемодан и с прекрасного знакомого новосибирского вокзала уехал в Кемерово, встретивший желтым газом на маленьком грязном вокзальчике прямо на задворках коксовых печей. По сути, для меня это было не менее эпохальное событие, чем поездка пятилетней давности в Сибстрин. Именно сейчас и начиналась настоящая самостоятельная жизнь. Но я как-то это не прочувствовал, не придал должного значения. Романтизма, видать, меньше стало. Как-никак, дипломированный инженер, отец семейства. А к коксовому газу привык быстро.

2 августа 1960 года приступил к работе. Мастер строительного управления № треста № 96. Первыми моими объектами были корпуса комплекса слабой азотной кислоты новокемеровского химкомбината.

Трудно было сразу стать начальником, командовать бригадирами, людьми, которые много тебя старше и опытнее. Но дело как-то пошло само собой, день за днем, и проблема эта быстро и незаметно исчезла.

«Очей очарованье»… В трамваях ругают погоду. Как быстро пришла осень и неожиданно.

Вот уже я работаю. Уже пять недель. И уже вспоминаю о Сибстрине, о Новосибирске, о событиях последних месяцев как о невозвратимых, неповторимых, страшно далеких…

Когда утром выхожу во двор, где дворничиха трет метлой мокрый асфальт, холодок особенный, бодрящий обязательно заставит подумать: «Ого, уже совсем осень!»

Каждое утро к семи часам на трамвайную остановку приходят одни и те же люди. Все знают друг друга в лицо. Но почти никогда никто не пытается заговорить. Утром люди молчаливы. Особенно осенью. Каждый уходит в себя, в свои мысли…

Трамвай дребезжит, гремит, скрипит на поворотах. В него набивается все больше и больше людей. «Граждане, проходите вперед!» Как ни странно, но в этой толчее и давке последние остатки сна вновь возвращаются, наступает какое-то отупение…

Я никогда не сижу в трамвае. А когда стоишь, видна только полоса земли и заборы с мокрыми ободранными афишами: «12 июля в городском саду…» Иногда видны ноги. Кто-то идет на работу, тщательно обходя лужи и наступая на первые опавшие листья.

Почему-то всегда в это время я вспоминаю ребят, сокурсников. Сейчас каждый из них тоже, наверное, спешит на работу. Пройдут годы, и я не буду вспоминать их каждое утро. Мы забудем друг друга. Почти забудем… У каждого своя жизнь, своя судьба, свой трамвай. Мы вместе учились. В одно время. Мы сверстники из одного поколения. Когда-нибудь будем рассказывать внукам о «летчике-шпионе» и о XVII Олимпийских играх… А сейчас мы едем на работу… Наш Сибстрин продолжается…

Дети социализма повзрослели. Сталин умер и развенчан. Старые лозунги плохо работают. Надо было что-то делать. Нетерпеливый Н.С. Хрущев решил увлечь страну новым строительством, строительством коммунизма. 1961 год, XXII съезд КПСС. «Партия решительно провозглашает: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Мне не приходилось встретить в то время хотя бы одного человека, который бы с этим не согласился, и ни одного, кто бы в полной мере этому поверил. Хрущев хотел новой волны энтузиазма, но энтузиазма и самоотверженности, с которыми наши отцы строили социализм, не получилось. «Моральный кодекс строителя коммунизма» висел на каждой стенке, через средства массовой информации вбивался в уши и души. И только сталинских методов насилия после осуждения культа личности применять уже было нельзя. Курс на всемерное повышение благосостояния советских людей был правильным, но по сути воспитывал не бессребреников-энтузиастов, а иждивенцев-накопителей. Коммунизма не получалось. Все это я понял несколько позже. Тогда же решение к 1980 году построить коммунизм непосредственно касалось нас, строителей химии, которую ожидал строительный бум, невиданные ранее объемы и темпы. Материально-техническая база коммунизма предусматривала в своей основе химизацию народного хозяйства. Наверное, это была правильная, но запоздалая попытка вскочить в один из вагонов уходящего поезда научно-технической революции.

Трест № 96 был переименован в трест «Кемеровохимстрой». На нас посыпались планы, задания, капвложения, оборудование, материальные ресурсы, всесоюзные знамена по соцсоревнованию. Со всех сторон ехали демобилизованные воины, девушки из Иванова и Ярославля по оргнабору, а также направляемые «на химию», те, кто был не в ладах с законом, «условно осужденные» и «условно освобожденные». Партия и правительство устанавливали жесткие сроки, жесткий прессинг со всех сторон, включая пресловутые «партийные штабы». Вздохнуть было некогда. Честно говоря, это было бурное и интересное для строителей время. Перечислить все объекты, которые за эти годы построил и сдал заказчику наш трест, конечно, можно. Но надо пожалеть читателя.

Я до сих пор горжусь, что участвовал в этих больших стройках. Это была активная жизнь.

Надо же, как получилось. Благодаря своему сыну, родившемуся в студенческой семье, мне пришлось поменять карты. Сдать карту «великих строек коммунизма», гигантских плотин и гидроэлектростанций, закат которых был уже близок, и совершенно случайно вытащить ставшую вдруг козырной карту «химизации народного хозяйства». Сбылось предзнаменование несостоявшегося знакомства с рекой в июле 1955 года.