ещё минут пять без движения, — улыбаюсь я, — то превратимся в сугробы. Весной, конечно, нас найдут, но всю зиму мы проведём здесь…

— Нет-нет, — качает она головой. — Я должна сказать… Не знаю только, как… Я чувствую, а выразить не могу. Днём в мыслях всё так чётко было, ясно и понятно, а сейчас все мысли разлетелись в разные стороны.

— Пойдём, подойдём ближе к Покровскому собору.

— Ну, погоди, Егор, для меня это важно.

Я выпускаю её из объятий и начинаю стряхивать налипающий снег.

Разговоры, разговоры,

Слово к слову тянется.

Разговоры стихнут скоро,

А любовь останется.

— Егор… а ты правда меня… любишь?

Ох, ты ж ёжик… Куда это нас понесло-то…

— Да, — киваю я, всё ещё улыбаясь.

— Просто… ну, как сказать, просто мы совершенно… В общем, у меня такое чувство, что ты жалеешь, что со мной связался…

— Что ты, совсем не жалею, — мотаю я головой.

Правило отвечать прямо, сразу, без задержек, раздумий и именно то, что надо, я знаю хорошо. На мякине меня не проведёшь.

— Тем более, выяснилось, что ты самая красивая девушка в СССР.

— Ну, погоди ты с шутками своими.

— Да, какие тут шутки, ты же конкурс выиграла? Выиграла. Правда, если бы ты у меня спросила, что я думаю о том, что ты хочешь принять участие, знаешь, что я бы ответил?

— Думаю, да, — кивает она.

— Но ты, зная, что я был бы против, всё-таки решила поучаствовать, да?

— Я же об этом и пытаюсь с тобой говорить.

— А как ты думаешь, почему я был бы против?

— Потому что не верил, что я…

— Нет, в тебе я не сомневаюсь, ты же вон красавица какая. Но ты видела, что с девочкой, принявшей твой титул случилось? Это хорошо, у нас отборочных туров не было, и то, думаю, в некоторых местах было, кому отбирать.

— Куда отбирать? — хмурится она.

— В проститутки, куда же ещё, не понимаешь?

— Это на Западе, наверное, — пожимает она плечами. — У нас такого не бывает. Не может быть в принципе.

— Правда? Казино у нас тоже не бывает?

— Причём здесь это вооб… — начинает она, но я перебиваю.

— Притом что, нельзя кидаться в какие-то… крайности… Не зная броду, не лезь в воду. Народная, бляха, мудрость.

Немножко завожусь. Тихо, надо сбавить обороты. Я-то вон, пень опытный, а она ещё дурочка малолетняя. Всё хочет мне доказать что-то.

— Вообще-то я это для тебя сделала! — самую капельку повышает она голос.

— Класс! Спасибо. Я оценил, правда. Честное слово, я ценю, что ты ради меня готова голову в пасть льву засунуть…

— Да, — вставляет она… — вот имен…

— Но, — не даю я ей договорить, — лучше, если мы не будем, кто в лес, кто по дрова тянуть, или как лебедь, щука и рак. Мы должны, хотя бы пытаться стать двумя частями одного целого не только в койке.

Она хлопает меня по плечу.

— Блин, Егор… Я же ведь и пытаюсь стать! Видишь, я уже даже говорю, как ты! Половинкой, твою дивизию!

Я усмехаюсь.

— Как? То в драку с мужиком полезешь, то голой на сцену выскочишь?

— Что⁈

Из глаз её вылетают молнии. Ишь ты, какая! Она гневно притопывает ножкой, поворачивается и шпарит в сторону Никольской. Но, сделав шагов десять, резко останавливается и так же резко возвращается.

Парни переглядываются. Стук летит из-под колёс, мчится вдаль электровоз…

— Я тебя не понимаю! — гневно бросает она мне своё страшное обвинение. — Я вообще не знаю, чего ты от меня хочешь! Говоришь, что твоя невеста, но выглядит всё так, словно мы и не вместе! Заскочил на часок, отодрал и улетел! Как Карлсон! К победам коммунизма! Сегодня ты король бандитов, завтра хулиган, а послезавтра комсомолец, активист и верный ленинец! Слава КПСС! Да ещё и друг генерального секретаря. А мне-то что делать? Какой быть мне, чтобы соответствовать и не стать домашней клушей? У тебя же бабы кругом! Причём, деловые, красивые, резкие, чего-то добиваются в жизни. А я типа дома сиди, рыбу жарь? Нет, конечно, я не про это, это не причём, но… Но их столько! Лиды, гали, тани, мани! Я всё понимаю… Коллеги, друзья и боевые подруги… Но вернее сказать, что ничего я не понимаю! Вот вообще ничего! Хер с ними, с бабами, я же обещала, что ревновать не буду… Но вот она я, бери, говори, что делать, и я стану твоей боевой подругой. Я, а не эти…

Она замолкает и тяжело дыша, словно лошадь, отмахавшая полсотни вёрст, жжёт меня огнём почерневших глаз.

— В общем, — продолжает она, переведя дух, — мне надо знать, чего ты от меня хочешь. Я буду делать, как ты скажешь, но только скажи что-нибудь. Я буду такой, как тебе нужно, но я должна знать, чего ты от меня ждёшь! Только я хочу быть не девочкой-припевочкой, от которой и надо-то всего, что присунуть, когда приспичит и оправить в стойло до следующего раза. Я или стану частью тебя, или… Уж лучше тогда вообще ничего не надо… По-другому я не хочу, я это поняла… И как поняла, решила, что и тебе надо понять…

— Егор! — окликает меня Игорь.

Я поворачиваюсь и вижу три тёмные фигуры, приближающиеся к нам.

— Добрый вечер, молодые люди, — произносит одна из них и подносит вытянутую руку к засыпанной снегом шапке. — Чем это вы тут занимаетесь?

— Да вот, погулять вышли, — улыбаюсь я. — Простите, не вижу вашего звания.

— Что, посреди ночи погулять? А документики у вас имеются?

Это милиция. Ночной дозор.

— Имеются. Мы приезжие, гости столицы. В гостинице «Москва» проживаем, вот здесь, рядом. Днём некогда, дел много, вот, только ночь и остаётся, чтобы красотой полюбоваться.

— Ну, давайте, посмотрим, — кивает он.

Я вытаскиваю паспорт и протягиваю ему.

— Намокнет от снега, — говорю я. — Да и невидно же ничего в темноте. Пойдёмте в гостиницу, там и посмотрите.

Милиционер пролистывает страницы моего паспорта и возвращает его мне.

— Вы все вместе? Вчетвером здесь?

— Да, — киваю я. — Но мы уже уходим, действительно времени много, спать пора…

Патруль доводит нас до гостиницы, убеждается, что мы проживаем здесь и идёт дальше, а мы расходимся по номерам. Парни к себе, а мы с Наташкой ко мне. Она выглядит уставшей и перегоревшей, словно высказавшись и сбросив пар, разрывавший её всё последнее время, она уже и не нуждается в ответах.

— Я ещё сказать хотела, — тихо, словно она самая послушная и покладистая девочка на свете, произносит Наташка. — Ты вчера спрашивал, хочу ли я в Геленджик. Я подумала. Нет, не хочу. Хочу домой, чтобы Новый год, как раньше, по-домашнему…

Она раздевается и устало бросает одежду на стул — свитер, майку, джинсы, колготки… Я стою и наблюдаю. Она снимает с себя всё и остаётся совершенно голой. Картина волнующая, честно говоря. Подходит к кровати и сняв покрывало, убирает в сторону. Оборачивается, бросает на меня быстрый взгляд и проскальзывает под одеяло.

— Бр-р-р… Холодно, — жалобно мурчит она. — Ты идёшь?

Ну а как же, иду, конечно, тут приманки такие… Только… не сразу. Снимаю брюки и сажусь на кровать.

— Я захотел тебя сразу, как увидел, — говорю я и оглядываюсь на неё.

Она сначала смотрит удивлённо, а потом улыбается и начинает смеяться:

— Нет, ты невыносим. Это ещё в детском саду что ли? Озабоченный!

А, точно мы же давно знакомы… Я сажусь на кровать и оборачиваюсь к ней.

— Завтра поедем в Геленджик и Новый год встретим там. В шумной компании новых друзей.

Она широко распахивает глаза и приподнимается на локтях.

— Но я же… — начинает она, но замолкает, бухается на подушку и отворачивается. — Зачем тогда спрашивал?

— Это было несколько часов назад, и ты ничего не ответила. Поэтому я принял решение сам, и мы с тобой поедем. Так вот, на твои вопросы я тебе отвечу кое-что. Немного, но по делу. Ты не конь в стойле и не секс-игрушка. Я чувствую в тебе силу и вижу любовь. И мне они нужны. И я хочу дать тебе то же самое. Дальше. Сейчас я делаю задел на будущее, в том числе и наше с тобой. Но я ещё не набрал нужной силы, поэтому мне приходится быть и бандитом, и ментом, и комсомольским активистом, и много кем ещё.

Она поворачивается и внимательно смотрит. Брови сведены, ловит каждое слово.

— Сейчас я уязвим, — продолжаю я, снимая рубашку, — и моё самое слабое место — это ты. Поэтому я хочу тебя защитить. Куда ты несёшься? Куда торопишься? Нам всего по семнадцать, у тебя вон ещё детство в одном месте булькает. Учись, набирайся знаний, изучай своё карате, только грудь береги, активно работай в комитете комсомола. Вот твоя цель на ближайшее время, круг твоих задач.

Она набирает воздух, чтобы