Дмитрий немного помедлил, решая, как обратиться: если мин херц, как на его всешутейском соборе, так еще обозлиться, наглых никто не любит. Петр любил по-простому обращаться только своих. А к не своим он был всемилостивым государем и избранником божьим.

Броситься в ноги на старомосковский манер, так сразу потеряешь всякое расположение. Хорошо известно, что царь не любил всего прошлого. Даже то, что шло ему на пользу. Выбрал нечто среднее.

– Извини, государь, – так же на ломаном немецком ответил он, – нигде не был. А вот с немцами за чаркой долгие вечера просиживал, черпая иноземную мудрость и знания.

Теперь помедлил царь. То, что Дмитрий за границей не был, сильно его уронило в глазах царя. А вот то, что добровольно общался с чужеземцами и не оттолкнул, а, наоборот, искал его и принимал, обрадовало Петра. Сам так же знакомился с немцами на Кукуе.

Насколько Дмитрий знал, таких, как он, тянувшихся к чужеземному знанию, на Руси было еще мало. Дворяне в начале XVIII века, как могли, отбивались от учения, которое почти все было чужеземное. Это только в конце столетия, при Екатерине II, благородные поумнеют, начнут считать, что обучение – это прерогатива исключительно дворянская. Так что Дмитрий царю человек был не чужой хотя бы морально.

– Вот что, майн либе, – дружески обратился он к Дмитрию, – спорят тут со мной всякие бояре, говорят, что уходить надо от моря, нам и без моря хорошо. Земли, дескать, и так много.

Петр хитро сощурил глаза, явно прощупывая настроения пришедших к нему детей боярских.

Ведь такие настроения были широко распространены и среди дворян. Оторванные от своих хозяйств, находясь в голоде и холоде, они, как один, выступали за уход в Подмосковье. Царя такие настроения злили. Опасаясь, что Никита простодушно поддержит эту сокровенную для дворян мысль, Дмитрий горячо сказал на немецком, забивая ему рот:

– Неправильная эта мысль, ясновельможный государь, нехорошая. Настоящее государство, мощное, сильное, не может быть без моря. Большой порт – вот что нам сейчас надо. И тогда мы окрепнем.

– Домой бы нам, чего здесь забыли, – уже по-русски добавил Никита, не понимая сказанное товарищем.

Петр захохотал. После слов Дмитрия добавка Никиты выглядела совсем по-детски. Сердиться на него он уже не мог.

– Эй, кто там, – позвал он. Появился парень в одной рубашке и простых штанах, видимо слуга.

– Вот что Мишка, – сказал Петр, – отведи дворянина, – кивнул он на Никиту, – поснедать. Да чарку не забудь налить. И пусть ждет. И нам принеси закуски и пития.

Он самолично налил из стеклянного иноземного сосуда, к которому никак не подходило плебейское название бутылка, остатки водки в стаканчики, а точнее сказать, в большие рюмки и поднял свою.

– За большой русский порт на Балтике, дворянин!

– За порт, государь. Пусть он будет большим, сильным и богатым.

Водка была куда лучше разбавленного технического спирта, но градусом слабее. Дмитрий решил поерничать и закусывать не стал, только перекрестил рот.

Петр подозрительно спросил:

– Ты что не закусываешь? Али брезгуешь, отравы ищешь?

Тон сразу стал ниже, резче и холоднее.

– Закуска градус крадет, – беспечно вспомнил студенческий фольклор Дмитрий и добавил, – да и не закусывают россияне после первой.

Петр был навеселе и рассмешить его было не трудно.

– Ха-ха-ха! – взорвался он, – болтун ты парень. Так и чешешь. Впрочем, пей, как хочешь, сотоварищ у тебя есть, утащит. Но пить ты будешь наравне со мной.

Другой слуга, не Мишка, поставил бутыль с водкой и две тарелки с копченостями и с солеными грибочками. Дмитрий смачно сглотнул.

– Что, дворяне, кормят вас не очень? – сурово спросил царь.

– Не очень, государь, – согласился Дмитрий и, понимая, что разговор для царя неприятный, добавил: – вот мне знакомые немцы сказывали, что есть такой иноземный овощ – картоха и будто бы она очень сытна и хорошо идет со всякими солеными закусками?

Поскучневшему Петру вопрос очень понравился.

– Да я тоже слышал, когда приехал в Европу. Там попробовал, понравилось, – сообщил он, – да нет пока в России этого овоща. Если привезут и дам тебе – посеешь?

Картофель, конечно, не сеют, а садят, но Дмитрий даже в пьяном состоянии понимал, что спорить с таким родовитым собутыльником не стоит. И лишь в пьяном угаре уверенно заявил:

– Посею, государь, вот тебе крест, все, что дашь, хоть на всю свою помещичью землю.

На что Петр одобрительно похлопал его по здоровому плечу и снова налил водку по стаканчикам.

Остальной вечер Дмитрий помнил смутно. Через некоторое время к ним присоединились привычные царевы собутыльники, в том числе иноземцы, которым Петр представлял Дмитрия, как истинного русского человека, который пьет, не закусывая. Один раз он даже выпил с царем, показывая, как это, а потом поспорил с ним на счет порта.

Петр Алексеевич пока все носился захватить крупный балтийский порт и сделать его своим центром. Будь это хоть Нарва, пока еще не захваченная. Пьяненький Дмитрий на это орал: «Ты, государь, не прав», на что не менее пьяный царь «аргументировано» отвечал: «А если я тебя сейчас по сопатке?» и, кажется, один раз даже врезал, но по пьяному делу это получился всего лишь тычок. Ни синяка, ни кровоподтека.

Поздно вечером его приволок злой и почти трезвый Никита, которому свыше одной чарки не налили, как он не намекал. И, добрая душа, положил у костра, прикрыв, чем нашел у Дмитрия.

А уж как обрадовался своей удаче Дмитрий! И вечером уже, выпивая с царем, и на следующее утро, протрезвев. Он сделал первый шаг на встречу Даше. Пусть ни чина, ни наград не получил, да неужели царь такого интересного сына боярского упустит? Это с его-то огромным дефицитом нужных кадров! А там он на части разорвется, покажет свою надобность.

Словно подслушав его мысли, Никита скептически поджал губы:

– Воля твоя, смейся, – обиженно ответил Никита, – а я не полезу. Всяко там нечистая сила.

Дмитрий отдал, а Никита взял удочку с окунем. Вот главный итог деятельности зловредного окуня.

Вчера десятник из обоза принес очередные пуд крупы и десяток копченой салаки, от которой так пахло, что даже самые голодные и жадные воротили нос. Хорошо оставалось немного телятины и они с ней сварили кашу.

Они вернулись в лагерь. Десятник саркастически поинтересовался, видели они вообще рыбу? Мол, только время потратили.

Ох уж эти дети средневековья. Режут друг друга так, что только хруст стоит, а всякого боятся. Суеверы!

Почему местные жители XVIII не ловили ее на крючок, Саше было совершенно непонятно. Или шкурка