— Что? Ты собираешься меня накормить?

— Лучше. Хочу приготовить тебе теплое молоко.

— Теплое молоко?

— Ты когда-нибудь его пробовала?

— Нет, — призналась она.

— Поверь мне. Оно тебе понравится. Мама всегда мне его готовила, когда я был маленьким.

Спустя несколько минут Джейк подал теплую кружку сидящей за столом Кейт. Она не стала пить молоко на кухне, но взяла кружку и вернулась в гостиную, где уютно устроилась в уголке дивана. Отпив глоток, Кейт кивнула:

— Это хорошо.

Она пила молоко и серьезно смотрела на Джейка.

— Сколько тебе было лет, когда она ушла?

Он удивленно уставился на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Она пожала плечами.

— Я решила, что твоя мама ушла, потому что ты упомянул о папе, который воспитал тебя в одиночку. Только что ты сказал, как мама готовила тебе молоко, когда ты был маленький. Поэтому я решила, что она ушла, когда ты был совсем юным. Наверное, это было ужасно.

— И как только ты догадалась? — Он старался не встречаться с ней взглядом.

— Я стала судьей больше четырех лет назад. Привыкаешь понимать знаки.

— Знаки?

— Знаки разрушенного брака. Мужей и жен, по горло сытых друг другом. Детей, разочарованных поведением родителей. Разочарованных жизнью. Потом ты это слышишь в их интонациях. Видишь в выражении лиц.

Кейт говорила очень печальным голосом. Джейк взглянул ей в глаза.

— Я не ребенок. Не делай ошибки и не обращайся со мной как с ребенком.

Она моргнула, но не отвела взгляд.

— Я не сказала, что ты ребенок. Но мы никогда не забываем разочарований, которые перенесли в детстве, верно? По крайней мере, больших. Эти разочарования иногда воспринимаются так, словно тебя покинули — скажем, если матери нет рядом, когда возникают проблемы.

В паре предложений она суммировала все его детство.

Джейк встал и подошел к камину.

— Не пытайся заниматься психоанализом.

— Я не пыталась. Я только…

— Я не чувствую обиды. Она сделала то, что должна была сделать.

— Покинув мужа и ребенка? Это она должна была сделать?

Кейт рассуждала так чертовски логично. Так разумно. Именно это злило Джейка больше всего.

— Папа сделал ее несчастной. Я не могу сказать, что виню ее. Она вышла замуж за человека, которого считала героем. Оказалось, что он не герой.

— Ты упоминал о ранении отца на работе. Это тогда она ушла?

— Никто из них не оправился от того ранения. Папа начал пить.

— Значит, она не просто тебя оставила. Она оставила тебя с больным отцом. Это почти преступление.

— Она сделала то, что должна была сделать.

— Я уверена, что именно так все и было, — с сарказмом пробормотала Кейт.

Он повернулся лицом к ней.

— Перестань, Кейт. Мы здесь не разбираем дело моей семьи.

Кейт вздрогнула, и он почувствовал себя виноватым. Она попыталась скрыть свои переживания и допила молоко, но он увидел в ее глазах боль.

— Наверняка ты прав. Я не знаю, о чем говорю. — Она встала и взяла с собой кружку. — Спасибо за молоко. Я уже хочу спать.

— Кейт, я не хотел тебя обидеть…

Она оглянулась в дверях.

— Спокойной ночи, Джейк.

А потом исчезла, и он остался стоять в гостиной в одиночестве. Снова.

Кейт солгала. Ей не хотелось спать. Молоко не помогло. Она пролежала без сна еще несколько часов, глядя в окно и пытаясь понять, почему все снова пошло не так.

Их разговор шел очень мило… пока она не сунула нос не в свое дело.

— Похоже, в детстве у тебя были проблемы, Джейк, — пробормотала она. — Почему бы тебе не рассказать мне все, пока мы живем под одной крышей?

Кейт перевернулась на другой бок. Кем она себя вообразила? Его врачом?

Кейт вздохнула и провела рукой по животу. Не стоит быть такой любопытной. И не нужно лезть туда, где она не нужна.

Да и какое утешение она могла предложить Джейку?

Вместе с гневом на родителя пришла вина. Этот родитель мог быть худшим человеком в мире, но ничто не могло преодолеть потребность ребенка любить своих родителей. А если эта любовь угасала, ребенок неизбежно чувствовал себя виноватым.

Она сама годами боролась с этими чувствами, пока наконец не признала, что бесполезно сердиться на родную мать за то, что та оставила их. Не имело смысла обижаться и на приемную мать за то, что та слишком сильно любила Бет. Хотя Кейт никогда не будет с ней близка так, как Бет, по крайней мере, теперь они иногда разговаривали.

Конечно, примириться с собственными чувствами и подтолкнуть Джейка к примирению с самим собой — это очень разные вещи. Может, только к лучшему, что он не пошел ей навстречу. В конце концов, она должна была держаться от него на расстоянии.

Кейт подумала о ребенке, растущем внутри нее. Она уже привязалась к нему гораздо сильнее, чем следует. И хотя Кейт не намеревалась растить малыша сама, какая-то ее часть по-прежнему стремилась… к чему? К сказочной развязке, в которой она и Джейк влюбились друг в друга, решили оставить ребенка себе и с тех пор всегда жили счастливо?

Сама мысль была нелепой. Она давно поняла, что «они жили долго и счастливо» — не для нее. Мужчины, с которыми она встречалась, не выносили ее независимости и сильной воли. Джейк, скорее всего, ничем от них не отличается.

Нет, она давно поняла, что лучше всего стоять на своих ногах. Зависеть только от себя, а не от других. Только так ее не обидят.

Да, очень важно держаться от Джейка на расстоянии. Потому что невидимые узы между ними уже слишком окрепли.

Утром Кейт чувствовала себя измотанной. Несколько дней она слишком мало спала, и вместе с переживаниями и беременностью это ее вконец утомило. Но и оставаться в постели тоже не имело смысла. Поэтому около шести часов она встала, оделась и пошла завтракать.

Она остановилась в дверях. За кухонным столом сидел Джейк и читал газету. Он держал в руке кружку кофе, на тарелке лежал последний кусок круассана.

— Ты рано встала.

Кейт заставила себя сохранять спокойствие.

— Ты тоже. — Она не сомневалась, что после позднего разговора он будет еще в постели. Но он снова ее удивил.

— Я знал, что ты рано встанешь. Потому что у тебя проблемы со сном. — Он указал на белый бумажный пакет посередине стола. — Я купил тебе зерновую пшеничную сдобу с бананом и орехами. Жизель в булочной сказала, это то, что ты обычно ешь.