Что-то главное ускользает, чуда нет — только черный угольный порошок высыпается из телефонной трубки, лежит на столе кучкой, как мертвое тело, а душа человеческого голоса уже упорхнула.

Антиподы

Моральное негодование есть коварнейший способ мести. Остерегайтесь морально негодующих людей: им присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы.

Фридрих Ницше

Знайка и Незнайка — братья-антиподы. Это Каин и Авель, это два брата Кавалеровы.

Незнайка — настоящий трикстер, в отличие от аккуратного тирана Знайки.

Нормальный читатель проникается ненавистью к Знайке. И правда, он первый прыгает из корзины воздушного шара. А я, тертый калач, учил наизусть «Памятку летному экипажу по действиям после вынужденного приземления в безлюдной местности или приводнения».

И я-то помнил, что «Так как командир обычно покидает самолет последним, то остальные члены экипажа после приземления должны следовать по курсу самолета»[21]. Командир и капитан должны покидать борт терпящего бедствия корабля последними, и этот закон я знал даже не из памятки, а с детства. Я с детства знал это правило, которое выполняли даже неудачники и мерзавцы, а вот Знайка был не таков.

Знайка прыгнул первым.

Это потом про Знайку будет написано так: «Сложив на груди руки и устремив дерзкий свой взор в мировое пространство, он стоял у открытого окна и мечтал. Ракета маячила перед ним, поблескивая стальными боками, словно купалась в золотых лучах восходящего солнца. Свежий утренний ветерок дул прямо в лицо, отчего у Знайки возникало ощущение силы и бодрости. Ему казалось, что все его тело делалось легким и гибким, а на спине появлялись крылья. В такие минуты Знайке хотелось запеть, закричать, сделать какое-нибудь великое научное открытие или подскочить кверху и лететь на Луну» (1968, 399).

Вождь, одно слово.

Знайка вечно в костюме.

Но история маленького человека — это история превращений. Цепочка художественных опытов Незнайки на самом деле — приготовление к главному превращению. Сперва он пытается превратиться в Гуслю, затем в Тюбика и наконец в Цветика. Он музыкант, художник и поэт, но Незнайка всегда в итоге превращается в Знайку. Это трагическое превращение в полной мере случается в тот момент, когда космическая ракета отрывается от Земли и начинает движение к Луне.

Выбор пути

И дышат почва и судьба.

Борис Пастернак

Путешествия Незнайки — это путешествия лилипута.

Незнайка — это советский Гулливер ростом не выше травы, тише воды в Огуречной реке.

Три раза он пускается в странствие и видит разные страны. Он летит в плетеной корзине, бьется горохом о стенки внутри космического корабля, пылит по дороге между социальными формациями — куда бы он ни попал, ничто не будет огромнее его прежнего мира.

Это лилипут, превратившийся в Гулливера и пустившийся в странствие не ради выгоды, а ради любопытства.

Главное, что живет внутри гулливера-коротышки, это любовь к Родине.

Всякий коротышка любит свою Родину, какой бы касторки ни прописывали ее доктора и как бы ни кормили мороженым в чужих городах. Он возвращается всегда, даже если его заставят вечно пилить подосиновики двуручной пилой. Даже бессмысленный обжора Пончик, тот самый успешный Санчо Панса лунного путешествия, — чувствует, как при отъезде деревенеет язык, а голова становится похожа на пустое ведро. Пончик вспоминает слова песни, что слышал когда-то: «Прощай, любимая береза! Прощай, дорогая сосна!», и от этих слов ему становится как-то обидно и грустно до слез.

— Прощай, любимая береза! Вот тебе и весь сказ! — вот что бормочет Пончик, улетая на Луну.

Что уж говорить о Незнайке, который готовится умереть без берез ростом с гору и сосен, теряющихся в небесах.

Настоящие истории всегда развиваются таким образом — сначала они забавны, как пускающие пузыри младенцы, а потом приходит время умирать.

Вот Незнайку выносят по трапу космической ракеты, ставя на античную сцену, и его дыхание перехватывает, когда он видит небо с белыми облаками и солнце в вышине: «Свежий воздух опьянил его. Все поплыло у него перед глазами: и зеленый луг с пестревшими среди изумрудной травы желтенькими одуванчиками, беленькими ромашками и синими колокольчиками, и деревья с трепещущими на ветру листочками, и синевшая вдали серебристая гладь реки.

Увидев, что Винтик и Шпунтик уже ступили на землю, Незнайка страшно заволновался.

— И меня поставьте! — закричал он. — Поставьте меня на землю!

Винтик и Шпунтик осторожно опустили Незнайку ногами на землю.

— А теперь ведите меня! Ведите! — кричал Незнайка.

Винтик и Шпунтик потихоньку повели его, бережно поддерживая под руки.

— А теперь пустите меня! Пустите! Я сам!

Видя, что Винтик и Шпунтик боятся отпустить его. Незнайка принялся вырываться из рук и даже пытался ударить Шпунтика. Винтик и Шпунтик отпустили его. Незнайка сделал несколько неуверенных шагов, но тут же рухнул на колени и, упав лицом вниз, принялся целовать землю. Шляпа слетела с его головы. Из глаз покатились слезы. И он прошептал:

— Земля моя, матушка! Никогда не забуду тебя!

Красное солнышко ласково пригревало его своими лучами, свежий ветерок шевелил его волосы, словно гладил его по головке. И Незнайке казалось, будто какое-то огромное-преогромное чувство переполняет его грудь. Он не знал, как называется это чувство, но знал, что оно хорошее и что лучше его на свете нет. Он прижимался грудью к земле, словно к родному, близкому существу, и чувствовал, как силы снова возвращаются к нему и болезнь его пропадает сама собой.

Наконец он выплакал все слезы, которые у него были, и встал с земли. И весело засмеялся, увидев друзей-коротышек, которые радостно приветствовали родную Землю» (1968, 541–542).

Героя хорошо покинуть в тот момент, когда он стоит будто пораженный громом, погруженный сердцем в бурю ощущений, то есть — в какую-нибудь важную для него минуту.

Поскольку мы долго бродили вместе с Незнайкой по разным мирам, время поздравить друг друга с берегом — тем, на который сходит бледный от качки хоббит, спрыгивает угрюмый Гулливер, разочаровавшийся в йеху, выводит за руку своего календарного друга Робинзон Крузо.

На этом берегу прекрасный старый мир, медленное течение Огуречной реки, звук пилы — чу, это коротышки пилят подберезовики на зиму, это дрожит коммунизм в голосе того самого милиционера-коротышки, что сам запер себя в камере, чтобы наказать за жестокость. И вот Незнайка целует землю точь-в-точь как репатриант.

Знайка бежит, а Незнайка лежит.

Там светятся через лужайку два окна, кто-то расчесывает волосы, движутся тени одуванчиков над домом, лужа продолговата и позволяет коротышке неделю вспоминать о летнем дожде, ночь