вот и повучится. Мама гововит, что нужно вевить в себя.

Мои губы расплываются в улыбке. Миссис Бейли часто так говорит. Однажды, после того, как меня преследовала череда кошмаров о «Страшной Ночи», она сказала мне, что наш разум – это самый мощный инструмент, которым мы обладаем. Все, во что мы верим, обязательно воплощается в реальность. Это напомнило мне мою любимую песню о радуге.

Потянувшись к Джун, я киваю, принимая предложение:

– Хорошо, я потанцую с тобой.

Она радостно вопит, подпрыгивая вверх-вниз в своих балетных туфельках, после чего бросается прямо в моих объятия. Я неуклюже ее кружу, смеясь до боли в животе.

– Давайте я вас сфотографирую, – вмешивается миссис Бейли, роясь в своей огромной сумочке. – Вы двое, замрите.

Джун обхватывает меня своими маленькими ручками, прижимаясь ко мне щекой.

– Сыр!

Сработала вспышка.

– Теодор, иди сюда. И сними эту ужасную толстовку: ты прячешь милую жилетку, которую бабушка для тебя связала.

Тео неохотно тащится к нам, его взгляд мечется по сторонам, сканируя толпу в поисках знакомого светловолосого «павлина».

– Ага, да. Я иду.

Мы делаем целый ряд фотографий, а потом две преподавательницы танцев подходят к нам, чтобы забрать Джун. Одна из женщин наклоняется и протягивает ей руку.

– Джун Бейли, посмотри, какая ты красавица. Пора идти, – говорит она мягко. – Ты рада танцевать перед родителями сегодня?

Я удивляюсь, когда ее улыбка исчезает, а глаза расширяются от страха. Она качает головой.

– Нет? Ты нервничаешь?

Она кивает.

Меня охватывает грусть. Я не хочу, чтобы Джун нервничала, она так хотела танцевать на большой сцене. Я опускаюсь рядом с ней на колени, сжимаю ей руку, пока она не поворачивается ко мне лицом. Бледно-голубые глаза блестят от слез.

– Джунбаг, что случилось? Почему ты нервничаешь?

Миссис Бейли выглядит взволнованной, кладет сумочку и тянет Джун за запястье.

– Пойдем, Джун. Твои преподаватели ждут.

– Нет!

– Дорогая, все в порядке. Это то, ради чего ты тренировалась весь год. – Краска заливает лицо миссис Бейли, шея начинает краснеть. Она снова тянет Джун. – Ты прекрасно выступишь. Обещаю.

Джун вырывается и бросается ко мне, все еще стоящему на коленях. Она обхватывает меня за шею, прижимаясь к груди. Ее нижняя губа дрожит.

– Ты будешь со мной танцевать, Бвант?

– Но я не могу. Я не балерина, как ты, я даже не тренировался.

– Я покажу тебе свои движения, ховошо? Смотви…

Она делает шаг назад и начинает кружиться, но я останавливаю ее.

– Мне жаль, но я не могу. Ты должна быть храброй и сделать все сама.

– Мне не нвавится быть хвабвой, – дуется она, прижимая подбородок к груди.

Учителя беспокойно расхаживают рядом с нами, одна из них поглядывает на наручные часы.

Я прочищаю горло и приподнимаю лицо Джун за подбородок, чтобы она посмотрела на меня. По румяной щеке катятся слезинки – я смахиваю их.

– Трудно быть храбрым. И страшно тоже, – объясняю я. – Но самое лучшее в храбрости – это чувство, которое наступает после.

Она фыркает:

– Какое?

– Думаю, это гордость. Ты гордишься собой за то, что сделал это трудное дело. Все остальные тоже гордятся тобой, и это очень приятно. – Я поднимаю взгляд на миссис Бейли, которая смотрит на нас сверху вниз, ее выражение лица – что-то среднее между нежностью и тревогой. Может быть, это гордость. Я продолжаю, возвращаясь к Джун: – Джунбаг… ты помнишь, как я сильно боялся спускаться с горки на санках прошлой зимой?

– Да, – бормочет она.

– А когда я наконец отважился скатиться, все болели за меня. Мне было так радостно. Я чувствовал себя счастливым. И это было так весело… Потом я делал это еще раз сто.

– Я помню.

– Ну, это вроде того. Тебе просто нужно быть смелой в первый раз, а потом уже будет намного легче. И возможно, тебе это так понравится, что тебе захочется это повторить еще раз сто.

Преподавательница танцев вклинивается в разговор, улыбаясь:

– Нам пора идти, Джун. Там тебя ждут раскраски и детские кружки вместе с остальными ребятами. Как тебе такое?

Джун смотрит на меня своими большими заплаканными глазами, как будто ждет моего одобрения. Моего заверения. Она пролепетала:

– Я буду хвабвой, как ты.

У меня замирает сердце. Я воодушевленно киваю. Гордо.

– Тепевь я танцую. – Джун снова крепко обнимает меня и целует в щеку, прежде чем отстраниться.

Поднявшись на ноги, я наблюдаю, как она берет за руку свою преподавательницу и, пританцовывая, уносится прочь с высоко поднятой головой. Я машу рукой ей вслед.

– Я горжусь тобой, Джунбаг.

Джун еще раз кричит через плечо:

– Буду хвабвой!

Затем она заворачивает за угол, и ее радужное платье-леденец исчезает из виду.

Крепкая рука сжимает мне плечо, я поднимаю голову и вижу мистера Бейли. Он смотрит на меня с нежностью своими карими глазами. Они напоминают мне горячее какао.

– Ты замечательный молодой человек, Брант.

Замечательный.

Опять это слово. Я не чувствую себя замечательным: все, что я чувствовал, – это грусть, потому что Джун было грустно, и я хотел это исправить. Я хотел, чтобы она была счастлива.

Я все еще перевариваю его слова, как вдруг боковым зрением ловлю вспышку лазурного и изумрудного. Я поворачиваю голову влево, в это же мгновение Тео резким движением оказывается позади меня, прячась от двух «павлинов», машущих нам из другого конца зала.

Это Моника Портер и Венди Нипперсинк. Они накрашены, наряжены в свои костюмы для выступления – выглядят симпатично.

Симпатично?

Я только что назвал Венди Нипперсинк симпатичной. Жуть.

Позади меня бормочет Тео:

– Они ушли?

– Нет.

– Убираемся отсюда, Брант. Это унизительно.

– Почему? – Я неловко машу в ответ своим одноклассницам, затем засовываю руки в карманы.

– Потому что на мне этот отвратительный, связанный бабушкой жилет, конечно же, – говорит Тео.

– Ну и что? Все не так уж плохо.

– Он весь в маленьких овечках, играющих на губных гармошках.

Я пожимаю плечами:

– Думаю, было бы круче, если бы они играли на барабанах.

– Привет, Брант. Привет, Тео.

Девочки подходят прямиком к нам, и я толкаю Тео локтем, пока он не становится рядом со мной, взъерошив волосы и пытаясь прикрыть свой жилет руками. Я балансирую на носочках и киваю им.

– Привет. Вы, девчонки, танцуете сегодня?

Конечно, они сегодня танцуют. Иначе зачем бы им одеваться в костюмы павлинов?

Я вспыхиваю от смущения, но не так сильно, как Тео. Его бледная кожа покрывается красными пятнами, будто у него сыпь.

– Ага, мы танцуем, – отвечает Моника. Ее глаза загораются, когда она смотрит на Тео. – Мне нравится твой жилет.

Мне кажется, Тео сейчас упадет в