и опустив голову продолжил говорить тихим, обреченным голосом. — Разве он похож, на того легендарного богатыря, потомком которого, как ты говоришь, он является. Да и я далеко не Ратмир. Они легенды, а мы кто…? — Он замолчал, рассматривая угли в костре. — Мы просто мусор, который несет ветром судьбы. — С болью в голосе закончил он недосказанную мысль.

— Ой ли. — Внезапно рассмеялся дымом Чащун. — То же самое я слышал и от них.

— Как! Ты был знаком с ними!? — Вскрикнул Вул и подпрыгнул, встав перед дедом, и сверля его восхищенным взглядом.

— Знаком, знаком. — Подтвердил смешком дед, кивая головой. — Сядь и не скачи пере до мной молодым козликом, не сверли глазами, я все равно не буду рассказывать о тех временах. Не надо создавать вам кумиров, у вас свой путь. Другой, не имеющий ничего общего с прошлым, кроме разве, что совпадения в присутствии оборотня и богатыря.

— Но как же так.

— Сядь я сказал. У меня нет времени и желания вдаваться в воспоминания. То время ушло. Ваше время только наступает. То, что будет происходить с этим миром, в ваших руках, и никто не сможет помочь, даже боги, которым создателем запрещено напрямую вмешиваться в ход событий, если только духи помогут, да и то больше советом, чем делом, увы, но таков закон. Перун и так нарушил правила, поставив божественную печать на свинорез Федограна. Он задумался окутавшись клубами дыма. — Вот мешать вам будут, и силы эти будут могущественные. Есть кто-то еще, кроме Горына и Кацикина, кто разрушает этот мир, перестраивая его под себя. Кто это, и зачем это делает? Не знаю. Не понимаю мотивов. Но скажу одно. Он очень хитер и опасен. Будьте осторожны.

Надеюсь, я хоть и немного, но развеял твои тревоги на счет Федограна, хотя и добавил новых, своими откровениями? Но это и хорошо. Будешь осмотрительнее. Еще вот что напоследок. Возьми кошель. — Он вынул из-за пазухи звякнувший кожаный мешочек. — Тут деньги на первое время, немного, всего одиннадцать рубов. Я знаю, что тебе они не нужны, не мотай головой, но для твоего спутника, они необходимы. Ему адаптация нужна, а нищий беспамятный найдёныш, никого не заинтересует. И еще, самое наверно главное. Я долго думал: говорить или нет, но всё-таки вам надо знать: Божественная печать в оружии, это не панацея от всех бед, она спасет только один раз, и то если посчитает, что жизни хозяина грозит неминуемая смерть. Помни об этом. Вот теперь все. Пора мне. Прощаться и будить богатыря нашего не буду. Дальше сами. Через месяц найду, как ранее и обещал. Постарайтесь выжить, стать, всё-таки друзьями и воинами.

Колдун встал сделал несколько шагов в сторону от костра, обернулся, попытавшись еще, что-то сказать, но лишь махнул рукой и растворился в мраке ночи. Костер, с его уходом, как-то резко стал затухать, и Вул подбросил в него хворост.

— Не притворяйся спящим. — Заговорил он, не поворачивая головы, словно к огню. — Я давно заметил, что ты все слышишь. Да думаю и Чащун знал об этом, просто не подал виду, он я думаю был даже рад, тому, что ты все узнал.

Федор покрылся краской стыда, почувствовав себя малышом, укравшим со стола конфету, и пойманного на этом безобразии мамой, делающей вид что она сердится, а на самом деле смеющейся внутри, над своим, неуклюжим отпрыском. Он подсел к оборотню, скрестив по-турецки ноги, и также, уставившись немигающим взглядом в костер, спросил:

— Ты действительно считаешь меня ничтожеством?

— Какое имеет значение, что я думаю? Главное, что я буду о тебе думать, когда ты станешь совершать поступки. Нам идти по этой жизни вместе. Так начертано судьбой. Ты молод, и я молод, хотя старше тебя в десять раз, и мы еще глупы. Придется взрослеть и умнеть вместе.

— Сколько тебе лет? — Почему-то оговорка собеседника, о возрасте, заинтересовала нашего героя больше всего.

— Это имеет значение? — Тот перевел взгляд от костра на Федора. Тот пожал плечами, изобразив таким жестом: «Нет. Но все же?». — Сто сорок два. Я еще очень юн.

— Сколько!!? Юн!!? — Парень даже подпрыгнул, непроизвольно вылупив глаза. — Ты шутишь?

— Твой вопрос странен, как и странна твоя реакция на мой ответ. Ты что, не знаешь, что оборотни живут очень долго? От куда ты вообще такой свалился. В твоем мире что, нет духов и жителей кромки?

— Нет. — Все еще хлопая удивленными глазами ответил Федор, и снова сел. — Расскажешь?

— Нет. — Отрезал тот. — Надо спать, завтра трудный день. Нам нужен отдых.

И подбросив охапку хвороста, и отвернувшись, лег, свернувшись калачиком, мгновенно уснул. Федор долго смотрел как тот посапывает, вспоминая дом, и заново переживая первую встречу с этим миром. Переосмысливал последнюю, подслушанную информацию, пока и сам не уснул, также свернувшись калачиком, и прижавшись, спиной к спине, к вздрогнувшему, от прикосновения, новому другу.

Утро встретило нашего героя стуком зубов, и холодной росой. Кастер давно потух, а разжечь его было нечем, спичек не было, так же как и волшебных пальцев колдуна, а других способов Федор не знал. Вулу вообще ничего этого было не надо, создавалось впечатление, что на него утренняя прохлада вообще не действовала, и он с улыбкой наблюдал, как его друг прыгает, и хлопает себя по плечам, и разгоняя кровь, пытается согреться.

Дальше была дорога. Трудная, с иссушающим жаром летнего солнца зноем, и ночным, пробирающимся в самую душу, холодом. Длинными переходами на ноющих от усталости ногах, от одного ручья, или озерца, до другого, где хрипящее зноем горло глотало, и наполняло живот, такой вкусной, холодной водой, что воспоминания о какой — то там противной Кока-Коле, вызывало отвращение.

Ночевки под открытым звездным небом, на голой земле. Еще совсем недавно, изнеженное тело получило бы воспаление легких от подобного издевательства, но нет, даже банальный насморк не стал беспокоить нашего героя.

И наконец мясо. Сырое соленое, стекающее по рукам и подбородку, теплой еще кровью.

Первый раз съесть такое безобразие, его заставил Вул. Первое отвращение от разделки приносимой оборотнем добычи у Федора прошло довольно быстро, уже третьего зайца он освежевал, пусть и неловко, но вполне уверенно. Но вот съесть его, еще теплого, без обработки огнем, было выше его сил.

— Для того, чтобы жить, ты должен есть. — Рычал на него Вул. — Если ты не будешь этого делать, то упадешь от истощения. Ешь, или мне придется тебя кормить насильно. Побори в себе отвращение. Питаться испорченной огнем пищей, это неправильно. Это всего лишь привычка, которую ты должен пересилить, и исправить.

Но