– Вы ведь из полиции? Заметьте, что мне все равно. Даже хорошо, что Франсис в чем-то замазался, поскольку это облегчило бы мне развод с ним. Так ведь, Фернан?

Она была приземистая, короткопалая, но очень свеженькая и с задорно вздернутым носиком.

– Меня зло берет, когда подумаю, что сама должна платить за пансион нашего мальчишки, потому что этот лодырь ничего не хочет об этом слышать…

– Вы с ним не живете?

Тут вмешался Фернан, стремясь расставить точки над «i».

Вот уже два года они живут раздельно.

– Вам известно, где он снимает комнату в городе?

Толстушка Лауренсия расхохоталась:

– Конечно, комнату и со всем ее содержимым, в том числе с домашними туфлями у кровати… – Вдруг она насторожилась: – Вы ведь не из местной полиции?

– Я из Парижа.

– Ну да, местная полиция должна знать, что он путается с этой Попин…

– Попин?

– Просто с матушкой Попино, торговкой рыбой.

С той, у которой лавочка на углу улицы Репюблик. Неотесанная шлюха, которая схоронила уже трех здоровенных мужиков, до самой смерти горбативших на нее!

Думаю, что бедный Франсис тоже долго не протянет. Во всяком случае, могу с уверенностью сказать, что после десяти вечера вы точно найдете его у нее. С ним что-нибудь серьезное, месье?

Мегрэ ушел от ответа, промолчав.

– Знаете, это сильнее его… Ему обязательно нужно помаленьку подворовывать. И заметьте, вовсе не на продажу. А все для женщин. Ему обязательно нужно их чем-то удивлять… – Она опять расхохоталась и вопросительно взглянула на Фернана: – Каждый удивляет женщин, чем может, не так ли месье?

Мегрэ пообедал в одиночестве, сидя в уголке ресторана отеля «Бельвю», где его совсем не знали. Месье Леонар напрасно ждал его для обычного вечернего разговора в своей хозяйской столовой. Покончив с едой, комиссар вышел, когда уже зажигались фонари, а море фосфоресцировало.

В общем-то, было еще рановато, всего половина десятого. Мегрэ прошелся перед домом доктора Беллами, в окнах которого горел свет. Ему еще хватило времени посидеть в маленьком портовом бистро. Трудно даже пересказать, о чем он думал. Мысли роились какие-то смутные, расплывчатые. Сначала он думал о сестре Мари-Анжелике. О теплой монастырской атмосфере, которая, кажется, подействовала даже на мадам Мегрэ. Потом о красивом патрицианского стиля доме доктора. Об острых взглядах и спокойных фразах Беллами. Затем вдруг о светловолосой девчонке, отеле «Бельвю» и мяснике Фернане, о толстушке Лауренсии с ее хохотом…

Прохожих на улицах было немного. Иногда светился прямоугольник двери да темнели открытые окна. Люди пораньше ложились спать, изнывая от жары.

Иногда, проходя мимо такого раскрытого окна, он слышал шушуканье и старался пройти быстрее и потише, чуть ли не на цыпочках, как в клинике.

Дом мадам Попино находился на окраине новой части города. Это Мегрэ выяснил заранее. Красивый домик из розового кирпича. Ставни лавочки были закрыты. Имелся главный вход с дверью из мореного дуба, почтовым ящиком и медной колотушкой. Наклонившись к замочной скважине, как делал в детстве, Мегрэ заметил, что внутри горит свет. Позвонил, когда пробило одиннадцать. Услышал шум отодвигаемого стула, голоса и шаги. В открывшуюся дверь увидел коридор, из которого пахнуло запахом свежепостеленного линолеума, бамбуковую вешалку справа и зеленые растения в фаянсовых кашпо.

– Извините, мадам…

Перед ним стояла женщина, похожая на толстушку Лауренсию, тоже коротенькая и жирная, но брюнетка, одетая по местной моде, с красивой прической, открывающей лицо.

– Что случилось? Кто вы?

Она пыталась рассмотреть его в полумраке.

– Я хотел бы сказать несколько слов Франсису.

– Входите.

Дверь слева оставалась открытой. Там была столовая, выглядевшая совершенно новенькой, тоже выстланная линолеумом в желтые и красные квадраты, с развешенными по стенам медными кашпо, какими-то безделушками и мебелью в стиле Генриха Второго.

Там сидел слуга доктора Беллами в домашних туфлях, жилетке, без пиджака и в расстегнутой на груди рубашке. Развалившись в кресле, он, скрестив ноги, держал в одной руке стаканчик, в другой газету, а в зубах трубку.

Напротив стояло кресло, явно для Попин, а на столике рядом тоже стоял стаканчик и лежал иллюстрированный еженедельник.

– Франсис, с тобой хочет поговорить месье Мегрэ.

Бельгиец удивился меньше, чем сам Мегрэ.

– Вы меня узнаете? – осведомился комиссар.

За него ответила Попин:

– Неужели вы думаете, что я не видела, как вы целыми днями прохаживаетесь по городу? Я вас узнала сразу, еще неделю тому назад. Я тогда же сказала Бабетте:

«Это, малышка, знаменитый комиссар Мегрэ, или я не Попин…» У меня до сих пор хранится иллюстрированный журнал трехнедельной давности, где есть посвященная вам статья и прекрасная ваша фотография…

Франсис слушал все это, смущаясь, что он без ливреи, и чувствуя себя даже каким-то голым перед комиссаром.

– Да не бойся ты! Я уверена, что комиссар здесь вовсе не по твою душу, а из-за твоего патрона. Я вам не мешаю, комиссар? Я ведь могу выйти в другую комнату.

Хотя если вам нужна информация, то я сообщу больше, чем Франсис. Присаживайтесь. Выпьете с нами стаканчик, а? Скажу вам откровенно, обожаю всякие криминальные истории уже лет пятнадцать. Когда я читаю о раскрытии какого-нибудь сложного преступления, например убийства, говорю себе: «Наверняка им занимался сам Мегрэ». А по утрам, прежде чем поставить кофе, открываю газету и…

Мегрэ сел. По-другому он и не мог. Все было уютно, почти по-семейному. Торговка рыбой, должно быть, гордилась своей мебелью, безупречно начищенными медяшками, безделушками, интерьером мелкого буржуа.

Однако Франсис чувствовал себя неловко и хотел надеть пиджак. Но женщина его остановила:

– Не стоит стесняться комиссара, вот что я тебе скажу!

Если все, что о нем пишут, – правда, то ему все равно, в рубашке ты будешь или в пиджаке, так что не дергайся…

Дверь слева вела в лавку, откуда доносился легкий запах рыбы.

– А вы, месье Мегрэ, считаете, что это был несчастный случай?

Ну и денек ему достался! Он уже пережил один допрос у доктора Беллами.

– Прошу вас заметить, что я ничего не хочу сказать плохого об этом человеке. Я ведь знала его еще тогда, когда он был юношей. Полагаю, что я старше его года на три, если не на четыре, и не стесняюсь говорить об этом.

От нее исходила удивительная свежесть, и, несмотря на свои пятьдесят, выглядела она очень аппетитно. Наполнив стаканчик Мегрэ, она протянула свой, чтобы чокнуться.