– Однако лингвистику не учил, – хитро сморщился Афанасий.

– Шут гороховый, – усмехнулся я. – Раз такой тупой, тогда полей мне. Хочу умыться по-человечески.

Я вышел на середину залитого апрельским солнцем двора и с наслаждением почесал пятерней могучую грудь.

Потянулся до хруста в костях, пару раз взмахнул руками. Подтянул трусы повыше и подумал, что пора завязывать с пивом в таком количестве. Не хватало еще, чтобы брюхо отросло…

Афанасий тем временем притащил два ведра ледяной артезианской воды. Вроде бы сомнительное удовольствие, когда снег вокруг не везде еще растаял… Но апрельское солнце жарило так, будто перепутало весеннюю Сибирь с серединой лета в Крыму.

И я решился – была не была!

Я нагнулся и отчаянно выкрикнул:

– Лей!!!

Таежный садист Афанасий с готовностью вылил на меня ведро, как мне показалось, жидкого азота. Морозный водопад обрушился на спину, холод хлынул по ребрам, потек по ногам и забрался в трусы.

Второе ведро я, распрямившись, сам вылил себе на голову. Встряхнулся, будто собака. Жаль, что у людей нет мохнатого хвоста – я бы отряхивался тогда значительно эффектнее…

После этого я, вытаращив глаза, упругой походкой вернулся в дом, вошел в оборудованную по европейскому стандарту ванную комнату и почистил зубы.

Затем не спеша побрился, наблюдая в зеркале собственную довольную физиономию, растерся махровым полотенцем и наконец был вполне готов с наслаждением выпить пару кружек душистого чаю.

Мы сидели за столом и степенно пили чай.

Афанасий по натуре молчун, а Тимура, постоянно заводившего со мной товарищескую грызню, до сих пор не было, так что мы молчали.

Тимур, правда, предупреждал, что к ужину не вернется, но о завтраке он как-то не обмолвился. Мужчина он, конечно, взрослый и самостоятельный, однако червячок беспокойства уже шевелился во мне.

– А что, Афанасий, не было ли тебе шаманского видения какого, как там Тимур?

– Не было, однако.

– Где ж это он пропадает, чтоб ему? Не налетел ли на льдину с разгону – с него станется. Упаси бог, и вправду утонул…

– Вернется, однако.

После этого содержательного диалога снова настала тишина. Вдруг Афанасий чуть склонил голову к правому плечу, прислушался и поднял палец.

По реке приближался катерок. Тарахтение его движка невозможно было спутать с мерным гулом двух «Меркуриев» нашего «Ништяка». Значит, это был не Тимур. Но моторка явно приближалась – похоже, к нам пожаловали гости.

Афанасий долил воды в самовар и подбросил в его топку шишек. Потом заглянул в свой сарай и вернулся оттуда с «Моссбергом», который привычно держал на сгибе левой руки. Я отодвинул опустевшую чашку, и мы с улыбками приветливых хозяев отправились к пристани…

* * *

Тимура, лежавшего на дне моторной лодки, Знахарь с Афанасием внесли во двор на руках. Он был в сознании, но выглядел так, будто попал под заходивший на посадку самолет.

Лодочник, мужичонка с серым испитым лицом и беспокойно бегающими глазками, поспешно ретировался. Пять зеленых сотен, которые отсчитал ему Знахарь, он молча сунул за пазуху, потом завистливо взглянул на знахаревские хоромы, нажал кнопку стартера, встал к штурвалу и был таков.

Когда Тимура осторожно уложили в сарае на подстилку, Афанасий, шустро перебирая кривыми бурятскими ножками, начал носиться по дому. Поначалу казалось, что он бестолково суетится, но не успел Знахарь толком сообразить, что же делать, чем Тимуру помочь, а у шамана все было на мази.

Горячий двухведерный самовар уже стоял в сарае. В шайку была налита вскипевшая вода, и бурятский колдун сыпал в нее какие-то травки.

– Помоги мне, Майкл, однако. Раздевать Тимура надо.

Они стянули с Тимура изодранную – в крови и испражнениях – одежду. Все его тело было в гематомах и ссадинах. На самых чувствительных местах краснели совсем свежие ожоги. Но на первый взгляд повреждений, опасных для жизни, не наблюдалось. Тимур, стиснув зубы, смотрел на своих друзей и глухо стонал. В чуть раскосых, по-восточному, глазах его не было в этот момент ничего, кроме усталости и муки. Когда его неловко шевельнули, он попросту отключился.

Афанасий покачал головой.

– Однако лечить надо крепко. Уходи, Майкл.

Зная его манеру лечения, Знахарь молча вышел из мрачного жилища на солнечный двор и направился в дом. Там он достал из холодильника пару бутылок «Грольша» и, выйдя во двор, уселся за стол, где они с Афанасием только что пили чай.

– С утра выпил – весь день свободен, – сказал Знахарь равнодушному голубому небу и открыл бутылку пива.

Из сарая доносилось буханье шаманского бубна и завывания. Но Знахарь уже ничему не удивлялся. Несколько раз доносились вскрики Тимура, потом – успокаивающее бормотание Афанасия. Бурятская народная медицина, как видно, не признавала болеутоляющих средств.

Прошлой осенью, когда Афанасий аналогичным образом лечил Семена, Тимур заметил:

– У настоящего мужчины боль вызывает только улыбку.

– Ты себя имеешь в виду? – ядовито поинтересовался тогда Знахарь.

– Нет, – грустно вздохнул Тимур, – я слабый городской отросток… Куда мне!

* * *

Ужинали они уже втроем. Выпив настоя бурятских травок, Тимур четыре часа проспал, словно мертвый, но проснулся весьма бодрым. Знахарь был приятно удивлен и очень доволен, что ему не пришлось вспоминать навыки реаниматора. Афанасий уверял, что синяки пройдут за неделю – и следов не останется.

Тимур сидел на стуле, поставленном спинкой вперед, будто Щорс на лихом коне и под красным знаменем. Голова обвязана, кровь на рукаве…

На рукаве крови не было, но за спинку стула осторожно держались его распухшие посиневшие пальцы. А вокруг головы и впрямь был намотан бинт. Косичку ему Афанасий безжалостно отстриг и, выбрив череп, приложил к затылочной части листья каких-то лопухов с вонючей мазью.

– Дырка в голове, однако, – пояснил он и добавил, заметив беспокойство в глазах Знахаря, – не насквозь.

За чаем Тимур рассказал про вынужденный визит к Кислому и про его предложение.

Знахарь удивлялся сам себе, но ему с трудом удалось сдержать слезы, когда он понял, что Тимур терпел муки из-за своего отказа предать его. Он ведь мог бы схитрить, сказать, что согласен, а потом рассказать все, и они бы вместе придумали, как Кислому глаз на жопу натянуть. Но Тимур не смог предать друга даже понарошку.

Потом он рассказывал жуткие вещи про громадного олигофрена со странной способностью становиться интеллектуалом в пыточном ремесле. Про уникальные пыточные станки, про то, что действие некоторых из них Тимуру довелось испытать на себе.

Клещ, как и обещал Кислому, старался причинить Тимуру максимальную боль, по возможности не калеча. Мучил его всю ночь. Несколько раз заходил Кислый, спрашивал – ну что, не надумал еще?…