— Эй, ты что-то не задержалась! Не желаешь помочь мне утопить в вине печали?

Но Ив было не до горестей подруги. Занятая собственными мыслями, она лишь рассеянно покачала головой:

— Марти, ты знаешь такого Брента Ньюкома? Ведь тебе приходится вести светскую жизнь и встречаться с разными людьми, а он не из тех, кого легко забываешь. Этакий белокурый викинг, чем-то напоминает хищного зверя. И подозреваю, что именно так оно и есть. Я…

Марти резко выпрямилась; сонный безразличный взгляд вдруг стал пристально-настороженным.

— Значит, и ты наконец сподобилась! Каждая девушка в этом чертовом городе рано или поздно напарывается на дорогушу Брента и как ни странно, испытывает то же самое чувство. Какое единодушие, подумать только! Можно сказать, он знаток и ловец женщин. Хобби у него такое. Одно из весьма многочисленных, смею заверить.

Ив, передернувшись, сбросила туфли и босиком подошла к маленькому переносному бару.

— Кажется, ты права. Мне не мешает выпить. Я познакомилась с ним сегодня и до сих пор не могу унять тошноту. Скажи, это просто сексуально озабоченный тип, которому доставляет удовольствие шокировать людей, или нечто похуже? Марти, я нюхом чую опасность. Клянусь, мне не до шуток. Он испортил мне вечер. Не поверишь, я все еще трясусь от страха!

— К сожалению, ты не ошиблась, детка. Гнуснее твари свет не видел! Любой здравомыслящей женщине следует обходить его стороной. Многие летят на Брента, как бабочки на огонь, потому что их притягивают его денежки и внешность.

Марти сочувственно погладила руку Ив.

— Надеюсь, ты не вывела его из себя, крошка? Он опаснее ядовитой змеи и способен на любую пакость. Вплоть до насилия. Бренту действительно плевать на все и вся, а с такими деньгами ему сам черт не брат!

Обычно спокойная, Марти сейчас была явно встревожена. Это было настолько не в ее характере, что Ив вновь охватил ужас. Взяв стакан с мартини, она уселась на диван рядом с подругой.

— Что ты имела в виду, когда спрашивала, не разозлила ли я его? Не поверишь, как мерзко он себя вел — нагло, грубо, беспардонно, но при этом совершенно не производил впечатления психопата. О чем ты пытаешься меня предупредить? Не в твоих правилах вмешиваться в чужие дела.

— Естественно, — кивнула Марти. — Но ты хорошая девчонка, Ив, и мне не хотелось бы, чтобы и тебя размололи эти жернова. А от Брента Ньюкома можно всего ожидать.

— Не волнуйся, я вряд ли столкнусь с ним еще раз. И постараюсь не подходить к нему и на пушечный выстрел. Признаться, Марти, никогда не думала, что встречу человека, способного так сильно меня напугать. Правда, потом мне показалось, что все это — игра чересчур развитого воображения.

— Дорогая, не надо недооценивать Брента. У него ни совести, ни чести. Он абсолютно беспощаден и безжалостен. Кажется, Господь просто не вложил в него душу. Он и понятия не имеет о простых человеческих чувствах.

— Ты говоришь так, будто знаешь его.

Тон Марти, прежде ленивый, чуть небрежный, внезапно изменился. Она словно вмиг протрезвела, и в комнате повисло почти ощутимое напряжение.

— Знаю, и, к сожалению, слишком хорошо. Вернее сказать, знала, потому что все эти годы старалась не попадаться ему на глаза. К счастью, он редко появляется в городе. Сан-Франциско в этом отношении повезло — большую часть года он избавлен от визитов Брента Ньюкома.

Марти издала нечто похожее на горький смешок, прозвучавший, скорее, как стон отчаяния, и пристально взглянула на Ив:

— Ладно, крошка, так и быть, сегодня меня отчего-то тянет исповедаться. Не знаю, сколько часов я просидела здесь, стараясь надраться, чтобы все забыть и не ждать, пока зазвонит чертов телефон. Представляешь, я все еще надеюсь, что Стел отзовется и скажет, что передумала и останется со мной. Ну не дура ли набитая? Стелла, конечно, и не подумала вспомнить обо мне… нет, не надо жалеть меня, Ив. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Все пройдет, пролетит, не мучай себя моими проблемами. Вернемся лучше к Бренту. Если хочешь, я расскажу кое-что забавное, может, пригодится.

— Звучит довольно зловеще, — с деланной беспечностью бросила Ив, но мрачное лицо Марти отнюдь не прибавило ей мужества.

— Ив, я не шучу, — резко оборвала подруга. — Поверь, я не часто открываю посторонним свою душу, но речь идет о Бренте Ньюкоме, а я как раз пьяна, причем до такой степени, чтобы предостеречь тебя, — он играет без всяких правил, и таких безнравственных подлецов лично мне встречать не доводилось. Так хочешь послушать или нет?

— Если только это тебя не расстроит, — начала было Ив, но Марти тотчас перебила:

— Хуже, чем сейчас, мне уже не будет, и, кроме того, это произошло тысячу лет назад. Просто удивительно, что иногда стараешься забыть о чем-то неприятном, выбросить из головы некоторые вещи, избавиться от непрошеных воспоминаний в уверенности, что больше они тебя не потревожат и все раны вроде бы зажили, — как вдруг что-то случается, и бац! Все разом нахлынет, словно вода через прорванную плотину, будто в какой-нибудь дурацкой сентиментальной мелодраме, и ты опять в дерьме. Господи! Я снова вижу себя такой, какой была в те годы. Невинная неопытная дурочка, пытавшаяся казаться тертой, умудренной жизнью, все познавшей стервой!

Марти рассеянно катала стакан между ладонями.

— Моя история стара, как мир. Чертовски богатые родители, и к тому же ужасные снобы, отослали меня в закрытую школу. Обычные городские учебные заведения были, видите ли, недостаточно хороши для их единственной доченьки! Еще бы, а вдруг малышке Мартине придется сидеть в одном классе с детишками из низших слоев, подверженными всем порокам, и что с ней тогда будет?! Нет, это не годится! Итак, меня записали в Академию мисс Дитрих для юных леди. Запихнули в пансион, чтобы избавиться от хлопот по воспитанию ребенка и зажить собственной жизнью. Им хотелось путешествовать, развлекаться, бегать по приемам и вечеринкам, а тут такая помеха, как я! Так что все устроилось ко всеобщему удовольствию. Тогда я была совсем маленькой. Сначала мне нелегко приходилось, но потом я сумела вписаться в коллектив и вполне сносно устроиться.

Марти вздохнула и невесело усмехнулась:

— Да-да, именно там я и стала такой, какой ты меня видишь. Все произошло довольно рано, и мои наставники не жалели сил и времени. И знаешь что? Я по-настоящему наслаждалась! Впервые в жизни почувствовала, что это значит — быть любимой и кому-то нужной. Лет в восемь я впервые втрескалась в девочку. Она была гораздо старше, но заботилась обо мне и стала матерью, любовницей и учительницей. Я наконец почувствовала себя как рыба в воде. Мой психоаналитик называет это неутоленной жаждой любви. Возможно. Зато как же мне было хорошо… до сих пор на душе тепло, как вспомню то время, — почти вызывающе добавила она.

Чтобы не утомлять тебя подробностями, скажу только, что была одной из немногих, которые не хотели покидать пансион. Но после выпуска я испробовала «нормальную» любовь, к которой легко приобщились все остальные девочки, и стала встречаться с мужчинами. У меня не хватило мозгов, чтобы поступить в колледж, и поэтому моим родителям не терпелось сбыть доченьку с рук, выдав поскорее замуж. Они быстренько «вывели меня в свет», а иначе говоря выставили на брачный аукцион. Наверное, я действительно путалась у них под ногами, и им позарез было необходимо от меня избавиться — мы совершенно не понимали друг друга и были чужими людьми. Тем не менее я пыталась угодить им, поскольку в пансионе меня воспитывали в духе послушания и уважения к родителям. Кроме того, меня разбирало любопытство: мои бывшие подруги охотно занимались любовью с мальчиками, и им это нравилось не меньше, чем наши взаимные ласки за все годы заточения. Мне предоставлялась полная свобода, ибо родители не сознавали, что круг, к которому я принадлежала, был весьма своеобразным — там не существовало ни запретов, ни морали, особенно среди молодежи. Недаром нашим лозунгом было — «ради собственных прихотей человек имеет право испытать в жизни все». Некоторые из нас объездили с родителями весь свет и поднабрались всякого рода сексуального опыта. Я побывала на многих тусовках, которые заканчивались либо в какой-нибудь берлоге в Гринич-Виллидж, либо в пляжном домике. Иногда с одним партнером, иногда со всей бандой. Я лежала, как бревно, и позволяла делать с собой все что угодно, ибо так было принято. Но при этом ничего не ощущала. И, к сожалению, не научилась искусно притворяться. Среди парней прошел слух, что я холодна, как лягушка. Меня стали избегать. Называть фригидной сучкой. Мороженой рыбой. Вскоре все обо всем узнали.