Вырезаем. Выравниваем. Сметываем. Подгибаем. Прикалываем. Выравниваем. Застрачиваем. Именно так большинство людей воспринимают искусство шитья. Но они ошибаются. Речь на самом деле идет об идеале, которого можно достигнуть, лишь работая вручную. Каждый стежок должен быть в точности таким же, как предыдущий; и каждый стежок должен быть так мал и незаметен, чтобы казаться нитью самой ткани. Ленту вшивают в пояс юбки, чтобы заправленная внутрь блузка лучше держалась. Молнию вшивают либо сбоку для удобства, либо на спине, чтобы подчеркнуть элегантность линий. Каждая сборка, каждая складка при носке должны тактично скрывать недостатки фигуры – маленькую грудь, неровные бедра, широкую талию и, разумеется, уходящую молодость.

Столько вещей всегда нужно учитывать, столько существует всевозможных вариантов и возможностей «скрыть огрехи природы»! И для каждого наряда – свое применение. Во всяком случае, Кейт точно знала, что одно и то же платье (или два похожих) нельзя надеть и на премьеру в Метрополитен-опера, и на Зимний бал молодежи в Нью-Йорке, хотя список приглашенных на эти мероприятия почти один и тот же. А вот платье, надетое на «Кентукки Дерби», можно перекрасить и снова надеть даже в том же сезоне. На дерби вся эта «лошадиная публика», как называет ее мисс Софи, так занята разглядыванием соседских шляпок, что платьев и вовсе не замечает.

Наконец, без четверти семь, когда у Кейт уже не осталось ни малейшей надежды вовремя доставить платье миссис Б. и было ясно, что придется черт знает сколько за это платить, зазвонил телефон. Секретарь. Из Белого дома. Примерка переносится.

– Да, я поняла.

По крайней мере, у Кейт перестали дрожать колени. Ну и очень хорошо. Во всех отношениях даже лучше, что Супруга П. так и не приехала.

И Кейт швырнула пробный раскрой в мусорную корзину.

Поезд дотащился до Инвуда почти в десять вечера. Мэгги Куинн давным-давно уже помыла посуду после ужина и уложила спать Маленького Майка, и Кейт решила, что заходить к сестре и рыться у нее в холодильнике слишком поздно. К тому же ей совсем не хотелось совершать вчерашнюю ошибку и ложиться спать голодной; она решила непременно как следует поужинать и хорошенько выспаться. Но куда лучше пойти поесть?

«Еж», «Последняя остановка», «Остров Эрина», «Чемберз», «Макшерри», «Лужайка»… Кафе «Факел Гриппо» – совсем рядом, на 207-й улице, но оно закрыто. «Док Фиддлер», «Кассиди», «Джимми Райан», «Кенанз корнер», «Долан», «Свинья и свисток», «Минога» – и это еще далеко не все. Вот почему Инвуду дали прозвище «Джинвуд», думала Кейт. Только рядом с ее домом – семьдесят три паба, которые можно разделить на три основные категории: для новичков, для продвинутых и для всех прочих.

«Новичками» считались люди, недавно приехавшие в Америку; это для нее они были «зелеными». Работы они не боялись, но страстно тосковали по родине и ее обычаям. Каждый из этих пабов был связан с тем или иным конкретным городом или графством, так что вывески казались почти объявлениями. Например, название паба «Озера Слайго» на 228-й улице будило воспоминания об ирландском графстве, и там всегда можно было поднять кружку пива за густые туманы северо-западного побережья. Там всегда звучали песни в исполнении Кармел Куинн и Денис Дей, что-то мяукавших о милой маме и дорогой Матери Ирландии. Песни были настолько слезливо-сентиментальными, что Кейт старалась даже не ходить мимо этих пабов.

Пабы для «продвинутых» посещали в основном американцы ирландского происхождения, их дети и внуки. Там вовсю распевал Элвис Пресли – «All Shook Up» и «Fever»[30]. Ну и названия, думала Кейт; такое ощущение, будто у певца – приступ малярии.

В таких пабах никому не было дела, откуда ты родом – из Корка или из Дублина. Здесь имело значение только одно: настоящий ли ты демократ и если тебя призовут на войну, будешь ли ты с радостью, как все настоящие демократы, защищать свою новую родину Америку так, чтобы Ирландия тобой гордилась.

Ну, а пабы для всех прочих, в общем, такими и были – для всех прочих. И никому в них ни до кого никакого дела не было.

Мейв всегда говорила, что о пабе можно судить по тому, какое пиво там подают. Ее отец держал паб в Дублине, и она вечно распространялась о пиве «Miller High Life». По ее словам, если в американском пабе подают пиво «High Life», там, скорее всего, и кормят тоже очень неплохо. «Miller High Life» среди всех сортов бутилированного пива было все равно что шампанское среди вин – Кейт видела рекламу этого пива в журналах, – но это пиво пили, скорее, где-нибудь на Парк-авеню. А в Инвуде такие напитки, как шампанское или «High Life», не были особенно популярны.

«Рейнголд гёрлз»? «Шаффер»? «Бриджи»? «Пилз»? Вывески так и сияли со всех сторон. И, разумеется, вездесущая реклама «Ice Cold Beer», ледяного пива. Ледяное пиво? – задумалась Кейт. Интересно, что сказал бы на это ее отец. У них дома, в Ирландии, пиво подавали прохладным, но вовсе не ледяным – а женщинам, если те пришли одни, пива вообще не подавали. В некоторых пабах, правда, обслуживали и женщин, но тогда там для них имелось отдельное помещение, чистое и уютное, где почтенные дамы и их дочки могли спокойно выпить пивка. Порядочные мужчины и женщины никогда не пили на людях вместе.

Ков вообще невероятно отличался от Инвуда. У них на острове Ков пабы служили, можно сказать, центром общественной жизни. Семья Кейт, например, жила в Ньютауне, в седьмом из двадцати коттеджей, сгруппировавшихся вокруг паба «Фогарти». Коттеджи располагались в два ряда по обе стороны от паба, стоявшего на вершине холма лицом к бескрайнему морю. У Фогарти можно было узнать новости, получить любую почту, а также позвонить по телефону или послать телеграмму. Там, разумеется, была и выпивка – Фогарти гнали собственный виски – и музыка. А еще там имелся уютный уголок для дам, где подавали пиво в «маленьких», в полпинты, кружках.

Остров Ков – место старомодное, немного мрачноватое и очень тихое. В Нью-Йорке же – во всяком случае, там, где жила Кейт, и в соседних с ее домом районах, – всегда было шумно. Громко гудели автомобили. Громко кричали люди. Даже молились громко. Но больше всего Кейт раздражала вечная музыка. И не столько верещание музыкальных центров в пабах и кафе, а скорей, пожалуй, все остальное. Почти во всех домах или квартирах Инвуда имелись либо веранда, либо балкон, либо крытое крыльцо. И почти все обитатели Инвуда тосковали по родине и, естественно, изливали свою тоску в музыке. Музыка могла быть приятной, особенно если пение сопровождалось хорошей игрой на аккордеоне или арфе; иногда слышались даже простые свистульки или барабан. Довольно часто можно было услышать и волынку; в Инвуде было несколько ансамблей волынщиков.

Но оперные арии Кейт прямо-таки ненавидела. В любой час дня или ночи на улицах Инвуда звучали арии из опер. Здесь проживало немало певцов, служивших в Метрополитен-опера, которые придерживались такого странного распорядка дня, так что казалось, будто где-то в переулках постоянно идет представление. Даже сегодня, в пятничный поздний вечер, со всех сторон доносились душераздирающие звуки популярных арий, этот извечный плач о любви, утраченной и обретенной. Дома Кейт тоже пару раз влюблялась, но на оперные арии это было совсем не похоже. А в этих проклятущих ариях любовь казалась настолько неестественной и театральной, что подобной любви следовало любой ценой избегать.