Джорджина слегка нахмурилась, но ничего не сказала, продолжая пристально на него смотреть.

— Шло время, и Карло стал для отца центром вселенной, а я оставался в стороне. Я отказался бороться за внимание отца. Окончив университет, я занялся инвестиционным бизнесом, а мой отец проводил все больше времени со своей новой семьей.

— Но ведь он любил тебя?

Услышав жалость в ее голосе, он рассердился:

— Любовь? А что это такое, Джорджина? — Его слова прозвучали резче, чем он хотел. Он почувствовал, как она отстраняется от него — физически и эмоционально. — Ты замерзла, — произнес он, заметив, как она дрожит. — Пойдем в каюту и поедим.

В каюте накрыли большой стол на двоих, горели свечи, лепестки роз были разбросаны по кремовой скатерти. Услышав, как Джорджина удивленно ахнула, Сантос улыбнулся.

— Все просто на высшем уровне, — тихо сказала она, встав рядом с ним. — Божественно красиво.

Желание Сантоса усилилось, когда он расположился за столом напротив Джорджины. В мягком отблеске свечей ее лицо было в полутени. Его манили ее красивые плечи. Он хотел прикасаться к ним, целовать их и пробовать на вкус ее кожу.

Меньше всего он думал в этот момент о еде.

Решив вернуться к обсуждению прошлого и желая хоть как-то успокоить расшалившиеся нервы, Джорджина произнесла:

— Я помню, как мой отец уходил из дома поздним летним вечером. Было темно и жарко, а позже началась сильная буря, и я всю ночь за него волновалась. Тебе наверняка было тяжело после смерти матери.

Сантос застыл, и она поняла, что задела его за живое.

— Было тяжело. Но я не собираюсь говорить об этом сейчас.

Он передавал ей деликатесы, касаясь пальцами ее руки и заставляя посмотреть ему в глаза.

— В день нашей свадьбы мы должны разговаривать о более приятных вещах, — сказал он.

Слова повисли в воздухе, когда их взгляды встретились. Джорджина понимала, что обязана что-нибудь ответить, но не могла. Ее буквально парализовало. Она испытывала непреодолимое притяжение к Сантосу.

— Ты не ешь. — Он мельком взглянул на ее тарелку.

— Еда вкусная, но…

— У тебя нет аппетита? — Он взял ее за руку.

— Нет, — смело ответила она и задалась вопросом, что он скажет, если она признается, чего именно сейчас хочет.

— Итак, чего желает моя милая невеста? — Сантос принялся целовать ее пальцы, пристально глядя ей в глаза. — Помни, — поддразнил он, говоря с сильным акцентом, — сегодня никакого притворства.

— Я хочу… — Она сделала паузу и застенчиво улыбнулась. — Тебя.

Джорджина удивилась и разволновалась, когда он неторопливо и многозначительно поднял брови. Он еще раз поцеловал ее пальцы — на этот раз медленнее, потом встал из-за стола, поднял Джорджину на ноги и крепко прижал к себе.

Заиграла музыка, напоминая о том, что на яхте помимо них находится экипаж и обслуживающий персонал.

— По традиции невеста и жених должны танцевать, верно? — спросил он.

— В Англии — да, — чуть хрипло прошептала Джорджина.

— Тогда мы потанцуем.

Сантос вывел ее на середину каюты, обнял, и они стали медленно двигаться под нежную ритмичную мелодию. Джорджина коснулась щекой его плеча, тихонько вздохнула и закрыла глаза. Сантос напрягся, и она поняла, что он не верит в ее искренность.

Он крепче обнял Джорджину, и по ее телу разлилось тепло. Он прижался губами к ее волосам, и она снова закрыла глаза, не в силах сосредоточиться на музыке, прижимаясь к его мускулистому телу.

Наконец она почувствовала, что движение яхты изменилось, и взглянула на береговую линию.

— Мы остановились? — приглушенно спросила она, не узнавая свой голос.

— Да, дорогая. — Сантос поцеловал ее в губы. — Мы встали на якорь. Экипаж и персонал уходят и вернутся только утром.

— Мы останемся здесь совсем одни?

Он гладил рукой ее лицо, а она боролась с желанием поднять голову и поцеловать его.

— Ты волнуешься, дорогая?

Джорджине следовало волноваться, но она была спокойна. Джорджина жаждала быть с Сантосом, чувствовать прикосновения его тела, наслаждаться его поцелуями. Она вгляделась в темные глубины его глаз, мельком посмотрела на его губы…

— Я должна волноваться? — кокетливо спросила она, стараясь контролировать эмоции.

Проведя подушечкой большого пальца по ее губам, он ответил чувственным голосом, избавляя ее от последних сомнений:

— Только в том случае, если ты против того, чтобы я отнес тебя на руках в спальню.

Прямо сейчас Джорджина желала только этого. Только об этом она могла думать. Мягкий плеск морских волн и теплый бриз будто сговорились против нее. Роскошная природа и манящий ландшафт заставляли вспомнить романтическую мечту, от которой Джорджина давно отказалась.

Но сегодня она позволит себе расслабиться. Она разрешает себе почувствовать то, что казалось ей невозможным.

— О чем еще может просить невеста своего жениха? — произнесла она, с трудом переводя дыхание.

Сантос легко подхватил ее на руки:

— Тогда не будем терять время. — Он прошагал через каюту и понес ее наверх — в спальню. В какой-то момент он чертыхнулся. — Проклятая узкая лестница.

Джорджина протянула руку и коснулась его лица, с удовольствием замечая, как он резко глотнул воздух.

— Поставь меня, — едва слышно прошептала она.

— Нет, я тебя отнесу.

Как только Сантос поднялся по лестнице, Джорджина огляделась и увидела открытые двойные двери, за которыми находилась самая великолепная спальня, какую она когда-либо видела. Там стояла темная мебель из красного дерева и большая кровать, кремовое покрывало на которой было усыпано лепестками роз.

Сантос осторожно опустил ее на кровать, Джорджина оперлась на руки и вздрогнула, глядя на возвышающегося над ней красавца.

У нее вдруг сдали нервы. Давным-давно она не была с мужчиной, который так откровенно желал ее и выражал свои намерения. Ждет ли он, что она окажется опытной любовницей, как о ней говорят в высшем свете? Или соблазнительницей, какой она старается казаться?

Она прикусила губу, когда он расстегнул верхние пуговицы белой рубашки, обнажая темные волоски на загорелой груди. Все это время Сантос смотрел на нее с такой страстью, что Джорджина была бессильна ему противостоять.

Не сводя с него взгляда, она подняла руку к пучку волос, но что-то в выражении его лица заставило ее замереть.

— Не надо, — резко произнес Сантос. Его надменность одновременно злила и восторгала ее.