или "удовлетворение" в мышлении мягких систем. Сразу же после этого мы можем прочитать: "...эта традиция говорит на языке "проблем" и "приспособлений", а не "решений"". (Checkland, 1985, p. 765, курсив мой). На предыдущей странице Чекленд категорически утверждает, что "SSM, таким образом, стремится найти компромисс между конфликтующими интересами". (p. 764). Переход от оптимизации к обучению обусловлен интересом к поиску приспособлений (с. 766).

Понятие "аккомодация", используемое Чеклендом, означает поиск своего места в данном порядке. Аккомодация требует заключения соглашения между конфликтующими сторонами, представляющими противоречивые интересы, с тем чтобы, хотя конфликт и не исчезает, каждая из сторон могла разместиться в рамках существующего порядка. Конфликты, - пишет Чекленд, - "уходят в аккомодацию, с которой разные стороны готовы "согласиться" (Checkland and Scholes, 1990, p. 30). Таким образом, аккомодация - это консервативный призыв к тому, чтобы вписать всех в определенный порядок, чтобы сохранить стабильность этого порядка. Понятие аккомодации, предложенное Чеклендом, не меняется по своей сути, если круг пострадавших расширяется до всех жителей планеты (что очень маловероятно) за счет использования "критической эвристики" Ульриха (1983). Не изменится она и в случае рассмотрения контекстов принуждения с использованием "системы системных методологий" Джексона (Flood and Jackson, 1991). В любом случае, конечная цель этих форм современного системного мышления состоит в том, чтобы вместить немногих или многих (обычно немногих) в рамки заданного онтологического порядка. Это, очевидно, совершенно противоположно той глубинной революционной воле, которая питала системный проект современности, основой которого была трансформация эпохального порядка. Поэтому, если в последнем случае требуется глубокая критика существующего порядка, то для аккомодации конфликтующих интересов не требуется видеть целостную "форму ловушки", достаточно обнаружить конфликты, чтобы аккомодировать конфликтующие стороны.

Тогда что же это за эпохальный порядок, к сохранению которого так стремится интерес к аккомодации современного системного мышления? Каков тип присутствия, лежащий в основе этого порядка? Каким образом тот, кто становится присутствующим, присутствует в этом эпохальном порядке"?

 

Охватывающий

Сто лет назад Ницше уловил исчерпанность современного созвездия, причем гораздо раньше, чем признаки этого стали столь же очевидны, как сейчас. То, что Ницше уловил, он резюмировал в простом и во многом непонятом предложении: "Бог мертв". Как объясняет Хайдеггер, "Бог мертв" означает гораздо больше, чем то, что люди больше не верят в Бога. Бог мертв" означает "ниспровержение метафизики", конец господства сверхчувственного над чувственным. Через опрокидывание метафизики "для метафизики не остается ничего, кроме отворачивания в свою собственную бессмысленность и беспорядок" (Хайдеггер, 1952). (Хайдеггер, 1952, с. 53-54). С переворотом метафизики мы стоим на пороге нового порядка, отличного от любого традиционного порядка, существовавшего до Модерна, и отличного от констелляции Модерна. Но как конституируется такой порядок?

По мнению Хайдеггера (1962), эпоха постмодерна характеризуется "анфреймингом" - технологическим способом "раскрытия". Анфрейминг - это такой способ присутствия, при котором исчезает тип присутствия ("сверхчувственное становится пустым").

Как следствие, две сферы бытия, характерные для метафизики, сводятся к одной: то, что становится присутствующим. Но поскольку нет такого понятия, как основание бытия, то то, что становится присутствующим, не оказывается ни от чего зависящим, оно просто стоит само по себе, оно оказывается "стоящим в резерве". Стояние в резерве - это способ присутствия технологического прибора: готовность к переработке накопленной энергии. Все: технологические устройства, птицы, горы, песни, знания, люди - присутствует как резерв, готовый к использованию. Возникает сильное желание вместить все в рамки энфрейминга, как резерв. "Сверхчувственное превращается в нестабильный продукт чувственного. И при таком обесценивании своего антитезиса сенсорное отрицает свою собственную сущность". (Хайдеггер, 1952, с. 53-54). Так мораль, понимаемая с XIX века как "моральные ценности", приобретает качество лака, о котором говорилось ранее. "Вытеснение сверхчувственного приводит к "ни то ни се" по отношению к различию между чувственным и нечувственным. Это кульминирует в бессмысленности". (Хайдеггер, 1952, с. 53-54).

Энфрейминг - это "ловушка" в полном смысле метафоры Викерса. Энфрамирование исключает стремление к обретению целостного смысла, поэтому системное мышление становится бессмысленным. Это очень изощренная ловушка, поскольку она маскируется под дискурсы о свободе и другие ключевые термины современности.

Действительно, мы, конечно, продолжаем говорить словами (которые быстро становятся не более чем руинами) не только о моральном дискурсе и порядке, как предполагает Макинтайр (1985), но и о всей констелляции царства сущего, которую Модерн переделал из других традиционных порядков. Однако мы упустили из виду порядок такой констелляции, из которого эти слова вытекают.

"Надсознательный мир. Идеи. Бог. моральный закон. авторитет разума. прогресс. счастье наибольшего числа. культура. цивилизация. теряют свою созидательную силу и становятся недействительными" (Хайдеггер. 1952. с. 65). (Хайдеггер. 1952. с. 65).

Такие слова, как либерализм, демократия, справедливость, свобода, рациональность, сегодня означают совсем не то, что они означали в эпоху Просвещения. Более того, другие слова, фундаментальные для прежних понятий и для всей сферы бытия, также существенно изменили свое значение. Действительно, то, что мы подразумеваем под такими базовыми понятиями, как "человек", "мир", "вещь", "другой человек", существенно отличается от соответствующих значений XVIII века. Современный человек становится, как предлагает Фуко, убийцей Бога. Но, будучи убийцей Бога, а значит, и самой сущности субъекта, современный человек становится убийцей самого себя (Foucault, 1966). Философия исчезает или ассоциируется с "оккультными науками", современная наука уступает место технологии, а под всем этим теряет смысл воля к системам и, следовательно, современное системное мышление.

Более того, если Хайдеггер (и многие другие современные философы) прав в своем представлении о переворачивании метафизики, то не только современное системное мышление становится беспочвенным, но и любая другая форма системного мышления, о которой мы можем исторически рассуждать, теряет смысл в нынешнюю эпоху. Действительно, поскольку "метафизика мыслит сущее как целое в отношении Бытия [онтологического основания], в отношении сопричастности сущего Бытию", то переворот метафизики предполагает забвение метафизической тотальности (основания сущего) и ее способов проявления себя (типов присутствия). Понятие практического вопроса, обращенного к тотальности (основанию сущего), свойственное системному мышлению, становится, таким образом, бессмысленным:

Если бы эпоха, в которую мы живем, была другой метафизической эпохой, определяемой типом o/presencC'. можно было бы считать, что интерес к аккомодации мягкого системного мышления представляет собой ренессанс. не современного системного мышления. а досовременного системного мышления. Таким образом, аккомодация может быть понята как призыв к сближению с тотальностью. Но это, как уже говорилось, далеко не так.

Тем не менее, мы здесь и сегодня говорим о системном мышлении, даже понятия "обучение" и "критика" связываем с таким мышлением. В чем же тогда (исторический) смысл нашего сегодняшнего системного мышления? Как понятия целостного критического обучения, предложенные Викерсом в метафоре "ловушки", могут сочетаться с понятиями "аккомодации"?

Насколько я могу судить,