же леди Бьянка, от недоброкачественных якобы грибов, то должна отлично осознавать своё место и свои обязанности, Маргарет понимала превосходно. Поскольку не ленилась пользоваться мозгами. А думать её научил отец. При всей своей прямолинейности он обладал неплохим даром чётко раскладывать на составляющие и понимать тонкости любого вражеского построения и задумки — будь то в бою, или в хитрой интриге. Словом, аналитическим умом она, кажется, пошла как раз в него. Зато неувядающей долго, хочется верить, что годов до пятидесяти, красотой и статностью — в мать. Та и в пятьдесят выглядела на тридцать. А сзади — так и вообще — на двадцать. И талия у матери до сих пор — пятьдесят семь.

Нет, по здравом размышлении леди Рашель понимала, что разговор с королевой прошёл куда проще и легче, чем мог бы. Но, похоже, что их королева тоже брала уроки у кого-то вроде её отца: она — пусть и ханжески практична, но и — гуманна. Ясно дала понять, что с её стороны никаких репрессий, если будут соблюдаться условия их негласного договора, не последует. И то, что Маргарет не может рожать, королеве тоже на руку.

А ещё её Величеству на руку то, что у сира Вателя самая красивая, и, похоже ещё и самая умная и рассудительная фаворитка за всю историю Тарсии. И то, что все официальные послы и гости обзавидуются, облизываясь, вообще замечательно.

В какой-то степени это тоже поднимает престиж их страны.

То, что разбудил Бориса оглушительный отрывистый, и словно нервный, сигнал горна, сказало сразу о многом.

Во-первых, о том, что это — не учебная тревога.

Перед учебной тревогой всегда можно по каким-то намёкам догадаться о том, что ночью предстоит или марш-бросок в полной выкладке, или тренировочный бой с другим подразделением на деревянных мечах, или — стрельба из лука в темноте, рассеиваемой лишь неверными сполохами двух-трёх факелов, по хаотично движущимся мишеням. И традиционно-обязательный и изнуряющий марш-бросок состоится только после неё. И — только для тех, кто не выбил положенную норму очков. Те, кто выбил — пойдут на правах привилегированных стрелков в казармы. Досыпать.

Поэтому уж что-что, а стрелять Борис умел — куда там многим ветеранам. Собственно, он и сам понял, что многие новобранцы и его приписывают уже к этому почётному сословию. Оно и верно: он в лучниках уже, почитай, девять лет… Капрал!

Так что то, что намёков на учебную не было, говорит об очередном набеге.

А «намёки» эти обычно выражаются в том, что сержант особо строгим тоном, и хмуря брови, велит перед ужином привести в порядок оружие. Или в том, что на ужин дают огромную порцию бекона или говядины. Или в том, что в башнях королевского дворца, а точнее — крепости — Клауда — до отбоя и много позже горит свет в зале для совещаний высшего военного руководства…

Да мало ли!

Но на памяти Бориса два раза состоялись и настоящие, не учебные, тревоги. Первая — когда им пришлось в марш-броске преодолеть пять миль, и, рассыпавшись цепью по лесу Ривендолл, отстреливать и рубить в капусту огромных крыс — те упорно не желали отступать, пытаясь прорваться к густонаселённым провинциям, ближе к центру Тарсии. Ну и хорошо. Потому что так их куда легче оказалось поубивать, чем если бы они попрятались по норам, а вылезли только на следующий день.

Во второй раз, полтора года назад, бегать никуда не пришлось.

Зато пришлось забраться на крышу казармы, и все сторожевые вышки лагеря, и потратить практически весь запас стрел, убивая всё прибывающих и прибывающих с севера огромных плотоядных летучих мышей, про укус которых им сообщили, что он — ядовит! Когда кончились стрелы, в ход пошли и мечи, и копья, на которые гнусно верещавшие твари так и кидались! Словно сами желали приблизить свою смерть!

Впрочем, может, твари и действительно не понимали, что нападать с когтями и зубами на подготовленных и отлично владеющих любым оружием профессионалов — просто самоубийство. Хотя позже, обсуждая с сослуживцами эту проблему, Борис и его друзья и коллеги пришли к неутешительному выводу, что как раз они, Армия, и являлись приоритетной целью гнусных тварей. Ведь выведи Армию из строя — и плохо вооружённые и слабо, или вообще не тренированные, и обычно не защищённые надёжными шлемами и кирасами фермеры адекватного сопротивления оказать не смогут!

Сосед Бориса по нарам, тоже капрал, Гарри Остерманн, свесившись с верхней полки, выпялился на Бориса:

— Никак, тревога?!

— Да, похожа на настоящую. Ну, чего застрял? Высоты боишься?

В ответ капрал спрыгнул мускулистым пузом прямо как был, в одних трусах, прямо на спину уже вскочившего с нижнего лежака Бориса:

— Точно! Спасибо, что спас моё тело от удара о грешную землю!

Борис ничего не ответил, но его локоть очень точно въехал прямо под ребро коллеги. После чего у того сразу пропала охота беречь своё тело от «соударения с землёй». Как и говорить. Разве что шипеть и материться.

Оделись быстро: тренировки!

Построение перед казармой, на плацу, состоялось меньше чем через минуту после сигнала тревоги. Старший сержант Симон Борде, с горящими глазами, и раздувающимися от предвкушения схватки с очередным врагом, ноздрями, скомандовал:

— Равняйсь! Смирно! Взвод! Слушать вводную!

Вслед за остальными сержантами, выстроившими на обширном плацу свои взводы, ту же команду повторили и лейтенанты рот, и капитаны батальонов.

Полковник Люциус, с видимым удовлетворением убедившийся, что шеренги замерли в полной неподвижности, не стал ходить вокруг да около. Его зычный голос отлично доходил бы и до самых потаённых закоулков, если б таковые имелись в обнесённом пятиметровым тыном трёхтысячном лагере:

— Солдаты, сержанты и офицеры! Вы, разумеется, уже догадались, что тревога не учебная. Всё верно: на нас опять напали. Если присмотритесь, — полковник махнул рукой, — отлично видно чёрный дым. Это горят нивы и луга наших фермеров! Наш заклятый враг, проклятый колдун Хлодгар, опять натравил на нашу страну новых тварей. На этот раз — двуногих. С руками, ногами, как у нас, и головой с очень прочным черепом! Эти твари — самые, пожалуй, опасные. Поскольку явно обладают умом и боевыми навыками. И — хорошо вооружены!

По имеющимся у нас сведениям — саблями, булавами, клевцами и топорами. То есть — оружием ближнего боя. Есть у них и кольчуги — но слабенькие, на небольшой дистанции бронебойную стрелу не задерживают. Ещё есть щиты. Правда, тоже — лёгкие, из прутьев, не то обтянутых каким-то толстым войлоком, не то — внутри набитыми ватой. Они от