– Ведерников! – Это Палыч.

– Я, товарищ подполковник.

– Срочно ко мне, выезжаем.

– Куда?

– Коберов и Заскокин убиты.

– Что?!

– Не кричи… Лучше поторопись…

Я долго сидел будто пришибленный. Затем достал авторучку и поставил против фамилий Коберова и Заскокина в своих записях два крестика…

В кабинете председателя кооператива "Свет" эксперты ЭКО. Коберов и Заскокин лежат валетом; у Заскокина открыты глаза, и от этого мне почему-то становится жутко.

– Гильзы нашли? – спрашиваю у Кир Кирыча, который с лупой ползает по полу.

– Чего нет, того нет…

Снова наган? Не похоже. Значит, гильзы даже не забыл собрать… Опять профи?

Прибыл следователь прокуратуры. Новенький, видно, только с университетской скамьи. Салага.

Иван Савельевич после моих приключений слег в больницу. Сердце, говорит, пошаливает. Микроинфаркт. Поди проверь… Похоже, хитрит, хочет дело сбагрить этому ретивому да молодому несмышленышу. Хитер бобер…

Фишман охает и ахает. Голова его обмотана мокрым полотенцем.

– …Нет, нет, ничего не помню… – со стонами рассказывает он мне. – Обернулся, смотрю – стоит такой огромный, в маске… И все…

– Как – все?

– Что-то мелькнуло – и все… – Фишман нервно потирает пухлые короткопалые руки.

Я уже слушал разъяснения врача опергруппы, поэтому мне состояние Фишмана понятно. Убийца без всякого сомнения прекрасно владеет приемами каратэ или кунфу – с того места, где он стоял, нанести такой точный и молниеносный удар может только незаурядный мастер.

Но почему он оставил в живых именно Фишмана?

– Наблюдение "засветилось"… – хмуро буркнул Палыч, будто подслушав мои мысли.

Да уж, в седьмом отделе нынче траур – пролетели они со своими подопечными, как фанера над Парижем. А такие проколы у них случаются очень редко, и бьют за них очень больно. Представляю, что сотворит с их шефом генерал…

Я ловлю взгляд Палыча: он, сощурив и так узкие глаза, будто держит на прицеле Фишмана. И я понимаю нашего зубра.

– Мне нужно задержать потерпевшего, – говорю я следователю вполголоса, отведя его в сторону.

– Зачем? – Тот удивлен. – К тому же он не совсем здоров…

– Хотя бы на сутки… – умоляюще шепчу.

– С какой стати? – колеблется салажонок. – И под каким предлогом?

– Предлог будет, – подходит Палыч. – Ты пока его поспрашивай, – говорит он мне, кивая на Фишмана. – Заболтай. А я… э-э… поищу Хижняка.

Ах, зубр – голова! Нет, я в старика все-таки влюблен…

Через полтора часа все уладилось. На нашу удачу Хижняк вернулся из своей "ссылки" и подбросил нам кое-какие документы по торгово-закупочному кооперативу "Свет", которых оказалось достаточно для задержания Фишмана (правда, с большой натяжкой; ну да семь бед – один ответ).

Конечно, Ивана Савельевича нам уломать бы не удалось ни под каким предлогом. Но молодой его коллега просто не мог представить, в какую кашу он может угодить по нашей милости…

Я паковал чемоданы, когда в дверь постучала Хрюковна.

– Что нужно? – спросил я не очень дружелюбно.

– Гы… – осклабилась Хрюковна. – Там к тябе морда ящиком пришел. Пущать?

Это Додик. Я ждал, что он припрется: вчера у меня был по телефону неприятный разговор с шефом.

– Впусти…

Додик, как всегда, с дебильной ухмылкой от уха до уха.

– Во овчарка, – кивает он на дверь – за нею все еще прячется Хрюковна. – Ей бы зеков в зоне сторожить.

– Зачем пришел? – не поддерживаю треп Додика и включаю телевизор почти на всю громкость.

– Шеф кличет. Срочно. Едем. Прямо сейчас.

– Никуда я не поеду. У тебя все? Тогда топай.

– Не дуркуй, красавчик. – Додик напирает на меня своим брюхом. – Мне приказано тебя доставить обязательно. Живым… или мертвым. Усек?

– Убирайся… – цежу сквозь зубы.

– Красавчик, к чему эти трали-вали? Без тебя мы не уйдем. Посмотри… – подходит к окну.

Я смотрю. Еще довольно светло, и я вижу, как во дворе расположилась компашка – три лба, у каждого косая сажень в плечах. Думаю, что это еще и не все в сборе.

– Уже иду… – смиряюсь я и начинаю одеваться.

Додик прислоняется к дверному косяку, цепким взглядом шарит по комнате. Конечно же мои чемоданы с барахлом не остались незамеченными…

– Жди… – Додик останавливает машину за городом неподалеку от бензозаправки.

Он вытаскивает ключ зажигания и уходит вместе со своими хмырями, которые всю дорогу хлестали баночное чешское пиво на заднем сиденье и дышали мне в спину перегаром. Они вооружены, по крайней мере, Додик и его помощник по кличке Феклуха: пока мы усаживались в машину, я успел их прощупать.

Шеф возник из темноты неслышно, как привидение. Он уселся рядом на место водителя.

– Свое решение менять не собираюсь, – упредил я его вопрос. – Я завязал.

– Хочешь уехать? – спокойно спросил шеф, располагаясь поудобней. – У меня нет возражений.

– Тогда что вы от меня хотите?

– Выручи меня. В последний раз.

– Нет.

– Я так не говорил, когда вытаскивал тебя из весьма щекотливых положений. Ты неблагодарный человек…

Это правда. Я ему многим обязан. Впервые он меня выручил, когда я едва не отправил на тот свет очередного отчима. Мне грозило как минимум пять лет колонии, но шеф подмазал, где надо, и я отделался лишь исключением из инфизкульта.

Второй раз, уже перед тем, как я начал на него работать, поддержка шефа пришлась очень кстати: я, к тому времени прозанимавшись почти три года в одной подпольной шарашке кунфу, влип в драку на танцплощадке. Меня пытались пырнуть ножом, пришлось защищаться жестко, и парень, решивший побаловаться "пером", остался калекой на всю жизнь.

Доказать свое право на самозащиту я не смог, потому как танцплощадка находилась в другом районе города, где у меня не было ни друзей, ни сочувствующих. Свидетели клепали на меня, что только могло им в голову взбрести.

Шеф опять не поскупился, купил всех свидетелей на корню, в суде они отказались от своих показаний, и я остался на свободе.

– Отпустите меня, – взмолился я. – Поверьте, я и впрямь больше не могу. Дошел до точки.

– Я тебя не держу. Мы просто работали вместе. И ты ни в чем не был обижен. Ты волен поступать, как тебе заблагорассудится. Но ты забыл, что долг платежом красен.

– Свои долги я вам уже вернул. С лихвой. Если вы считаете, что платили мне слишком много, я верну деньги.