Он поднялся с земли, поднял Вангелию, взял ее за руку. Она прижалась к нему – крепко, доверчиво, – и они медленно пошли к аллее, ведущей к Дому.

– Ведь я думала, ты тоже… – сказала Вангелия. – Тоже не захотел больше жить. Как Снежана.

– Ну что ты? – улыбнулся он. – Как я не захотел бы жить, когда ты со мной? – И добавил твердо: – Я хочу жить. Хочу быть с тобой. Я тебя люблю, Ванга. И…

Но тут Димитр почувствовал, что говорить больше ничего не надо. Он остановился, повернулся к Вангелии, приблизил свое лицо к ее лицу… И почувствовал ее губы на своих губах.

– Ванга! – задыхаясь сказал Димитр, когда поцелуй на мгновение прервался. – Будь моей женой!

Поцелуй был ему ответом. И невозможно было не понять такой ответ.

– Вы меня звали, госпожа Стоянова?

Ольга приоткрыла дверь кабинета. Директриса что-то писала, сидя за своим обширным столом.

«Как она постарела! – вдруг подумала Ольга. – Совсем седая. И очки переменила. В этих, кажется, стекла сильнее».

– Пройди и присядь, Ольга, – сказала директриса. И когда Ольга села на стул напротив, спросила: – Скажи мне, пожалуйста, что происходит в твоем классе?

– Ничего особенного, – пожала плечами Ольга.

– Да неужели? А мне доложили, что между двумя воспитанниками возникли отношения… особого рода.

– Вы о Вангелии и Димитре говорите?

– Видишь, тебе все прекрасно известно. А говоришь, ничего особенного.

– Но что же в этом особенного? – пожала плечами Ольга. – Молодые люди полюбили друг друга. Это так естественно!

– Ольга, пойми. – Директриса нахмурилась. – Все это может вылиться в грандиозный скандал. Мало ли что им покажется естественным! Я не хочу, чтобы говорили, будто под моим началом здесь образовалось гнездо разврата.

– Ну что вы такое говорите! – воскликнула Ольга.

– Говорю что есть. У нас не институт благородных девиц и не кадетский корпус. Наши воспитанники – из простых семей. У Вангелии отец батрак.

– Ну и что?

– Какие представления о добром и дурном она могла усвоить в своей семье?

– У Вангелии очень хорошая семья! – возразила Ольга.

– Это она тебе сказала? – усмехнулась директриса.

– Это видно по ней, – сказала Ольга. – Вангелия – добрый и порядочный человек. И вы… вы не должны так говорить о ней! Извините, – тут же чуть не до слез смутилась она.

– Ну-ну! – Директриса обошла стол, положила руку на Ольгино плечо. – Не волнуйся так. Я тебе доверяю.

– Я… Госпожа Стоянова, я знаю… Мне не найти бы ни работы, ни крыши над головой, если бы вы не взяли меня сюда! – горячо проговорила Ольга.

– Не будем об этом, – покачала головой директриса. – Я помогла тебе, потому что знаю и люблю тебя с самого твоего детства. И потому что твоя покойная мать была моей подругой. И вообще, речь не обо мне и не о тебе, а об этих твоих влюбленных. Что они собираются делать дальше?

– Они совершеннолетние и собираются пожениться. Димитр сделал Вангелии предложение руки и сердца, – улыбнулась Ольга.

– А его родители? Они знают об этом предложении? – поинтересовалась директриса. – Родители этого Ромео сделали большой благотворительный взнос на счет нашего Дома. Я не знаю, как стану отчитываться перед попечительским советом, если они будут недовольны. И тем более если они обвинят тебя… Подумай, Ольга, – серьезно добавила она. – Из-за чужих любовных игр ты можешь лишиться всего, что имеешь.

– Я готова отвечать за них всем, что имею, – твердо сказала Ольга. – У Вангелии и Димитра чистые отношения. Я могу идти, госпожа Стоянова?

– Иди, – разрешила директриса. – Надеюсь, ты все поняла. – И добавила со вздохом: – На твоем месте я хотя бы не позволяла им встречаться наедине.

Ничего не ответив, Ольга вышла.

– Чистые отношения… – покачала головой директриса. – Ах, Ольга, Ольга! И как при твоей беспросветной жизни в тебе сохранилась такая человечность?

Ванга выпалывала в палисаднике сорняки, а Ольга обрывала с цветов засохшие венчики.

– В Болгарии в ноябре еще совсем тепло, – сказала Ольга. – Астры цветут, георгины. А у нас к ноябрю только хризантемы оставались.

– Ты до сих пор говоришь про Россию «у нас», – заметила Ванга.

– Я ведь там родилась. Меня увезли оттуда ребенком, но все равно…

– Ольга, – осторожно проговорила Ванга, – можно спрошу?

– Конечно, – кивнула та.

– Ведь ты сирота, да? И совсем-совсем одна.

– Да, – снова кивнула Ольга.

– Одна, в чужой стране, и некому тебя защитить… – покачала головой Ванга. – А ты всегда добрая, и голос у тебя всегда спокойный. Мне кажется, жизнь – как ветер, все время норовит с ног сбить. А тебя ничем не собьешь. Правильно?

– Не знаю, Ванга, – ответила Ольга. – Я об этом не думаю.

– А о чем думаешь?

– О самых простых вещах. О том, что должна сделать сейчас, сегодня, завтра. Ну, спроси еще. Ты же хочешь, – улыбнулась Ольга.

– А как ты догадалась, что я еще хочу спросить? – удивилась Ванга.

– У тебя сейчас любопытство на лице написано.

– Ольга, а тебе не кажется… – спросила Ванга. – Не кажется, что тебе как будто кто-то подсказывает, что надо делать?

– Не кажется, – пожала плечами Ольга.

– А мне кажется, – вздохнула Ванга. – Так ясно мне кто-то подсказывает… Иногда страшно. А иногда я думаю: может, это Бог всем людям подсказывает, что им делать, что нет? Может, люди слышат Его голос?

– Люди не могут слышать голос Бога, – возразила Ольга. – Я думаю, они должны не потусторонние голоса ловить, а просто слушать свое сердце и разум.

– А у тебя это вместе! – выпалила Ванга. – У тебя разумное сердце.

– Как интересно ты стала говорить! – засмеялась Ольга. – Необычно. Ты вообще очень переменилась, Ванга. По-моему, здешняя жизнь пошла тебе на пользу.

– Конечно. И ты мне совсем родная стала. Скажи, а какие были твои родители? – спросила Ванга.

– Если хочешь, я тебе покажу их фотографии, – предложила было Ольга. Но тут же спохватилась: – То есть не покажу, а просто расскажу о них. Пойдем ко мне?

– Пойдем! – радостно согласилась Ванга.

Как все учителя и воспитатели Дома слепых, Ольга жила во флигеле, стоящем неподалеку от главного здания, в котором проходили уроки и жили пансионеры. За три с половиной года, проведенные в Доме – Ольга пришла работать незадолго до того, как отец привез сюда Вангу, – она полюбила свою комнату, простую и уютную. Ей казалось, что Ванга хотя и не видит ни занавесок, которые вышивала когда-то Ольгина мама, ни фотографий в рамочках, выпиленных папой, все же чувствует обаяние всех этих милых мелочей.