Отец несколько мгновений молчит, очевидно от растерянности.

— Гм… поездку, наверное, придется на недельку отложить. У Нины запарка на работе.

Прикусываю губу. Все это время я так упорно не желала слышать о Нине, что не удосужилась узнать, ни где она сейчас работает, ни что вообще собой представляет. Ее портрет я настырно рисовала себе сама, день ото дня дополняя его новыми неприглядностями. На мое счастье, мне повстречался Максуэлл. Пока не поздно, я мало-помалу, как бы ни было тяжко, постараюсь исправить ошибки.

— А может, — произношу я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — нам как-нибудь встретиться втроем? Рано или поздно мы с Ниной должны познакомиться. — Зажмуриваюсь. В ушах стучит.

— Ты в самом деле этого хочешь? — с радостью и волнением спрашивает отец.

Как он доволен. Значит, прав Максуэлл.

— Конечно, — отвечаю я.

— Мы обеими руками «за»! — говорит отец.

— И… Нина? — удивленно спрашиваю я.

Отец печально усмехается и вздыхает.

— Она даже пыталась уйти от меня — вбила себе в голову, что из-за нее у нас с тобой портятся отношения. Исчезла, сменила номер телефона, скрывалась у подруги. Если бы ты знала, чего мне стоило разыскать ее! Полчаса на коленях перед ней стоял, клялся, что нашей с тобой дружбе ничто не страшно… Еле уговорил ее вернуться ко мне… — Отец резко умолкает и смущенно кашляет.

Перед моими глазами проносятся воспоминания из детства, окутанные золотисто-желтой прозрачной дымкой. Я с разбегу вешаюсь на шею маме, отец подхватывает на руки нас обеих и кружится на месте, мы счастливо хохочем. Мама с папой еще спят рано утром в воскресенье, я забираюсь к ним в постель, ложусь посередине и осторожно, чтобы не разбудить, глажу обоих по рукам…

В сердце боль, но я стискиваю зубы и говорю себе мысленно, что с детством давно пора проститься. Воспоминания останутся с нами до гробовой доски. Не стоит омрачать их злобой, невозможностью что-либо изменить и глупым упрямством.

— Слава богу, что в конце концов уговорил, — через силу, но вполне дружелюбным голосом произношу я. Неужели я это сделала?

Отец смеется, и я слышу в его смехе столько надежды и облегчения, что ненавижу себя за то, насколько была жестока прежде.

— Раньше у меня просто не было времени на встречи, — неловко хитрю я. — Или… Ну, в общем неважно. Но теперь я поняла, что подобные дела грех откладывать в долгий ящик. — Мне в голову приходит блестящая идея. Да-да, так будет намного проще! — Можно встретиться вчетвером, — воодушевленно прибавляю я. — Я познакомлю вас с Максуэллом.

Мы уславливаемся, что конкретнее договоримся после, и на этом заканчиваем беседу. Признаюсь честно, мне не по себе, но на душе ощутимо полегчало. Решаю довести начатое до конца. Уж если менять себя, лучше сделать все одним махом. Глубоко вздыхаю и слегка дрожащей рукой набираю второй номер.

— Алло?

— Привет, мама!

— Келли?! — испуганно восклицает мать. — Что случилось, доченька?

Меня окатывает новая волна ненависти к себе. Вот как далеко зашла моя месть! Я всего лишь позвонила родной матери, а для нее это до того непривычно и странно, что она чуть не кричит от ужаса.

— Ничего не случилось, — спешу успокоить ее я. — Захотелось поболтать, спросить, как дела. Только и всего.

— Дела?! — взволнованно переспрашивает мама, по-видимому еще не оправившись от потрясения. — Нормально… Все хорошо.

Она нервно смеется, и у меня возникает чувство, что сейчас этот смех перельется в рыдания. Надо срочно что-то сказать, как-то выразить, что я осознала, насколько была не права, пока с мамой не случилась истерика.

— Слушай, я вдруг подумала… Мы… давно не виделись… У меня столько новостей… и у тебя, наверное, тоже… — запинаясь лепечу я.

Говорить в дружелюбном тоне невероятно сложно. Потому что… Боже, почему мне теперь так стыдно в этом сознаваться? Потому что я разучилась нормально общаться с матерью. Несчастная эгоистка! Нет, я уже не такая. По крайней мере сделаю все, что смогу, чтобы стать другой.

— Может, нам встретиться?! — собравшись с духом, выпаливаю я.

Сначала из трубки звучит напряженная тишина, потом раздается странный звук, похожий на сдавленный всхлип. Меня охватывает страстное желание тотчас оказаться рядом с мамой, прижаться к ее груди и попросить прощения. Увы, о ее нынешней жизни мне известно немногим больше, чем о Нине. Я наотрез отказывалась ездить к ней, а редкие встречи назначала исключительно в кафе, парках или ресторанах. Где она сейчас — дома ли, на работе, — я не имею понятия.

— Мама? — зову я, вдруг с ужасом представляя, что матери сделалось дурно.

Она негромко и устало смеется и говорит слабым, немного жалобным голосом:

— У меня такое чувство, что наступает Рождество.

Рождество. Боже… Неудивительно, ведь я соглашалась уделять ей внимание только перед большими праздниками. Оказывается, она лишь заставляла себя разговаривать со мной бойко и радостным голосом. А под наигранным весельем пряталась беспредельная тоска и боль.

— Близкие родственники должны видеться гораздо чаще, чем дважды в год, — исполненным раскаяния голосом говорю я. Мне в голову приходит убийственная мысль: что, если бы я не поехала тогда с Элли в Бруклин и не познакомилась бы с Максуэллом? Что, если бы мой гнев на мать длился бы еще пять, десять лет? А потом ее вдруг не стало бы? Мои руки и ноги сковывает лед ужаса. — В общем, если ты не против… — тихо произношу я.

Мама смеется так, будто полжизни провела в темнице и вот наконец вышла на волю и увидела солнце.

— Конечно! Конечно, милая моя! Недалеко от моей работы открыли чудесный ресторанчик в стиле шестидесятых. Я уже побывала там и, надо сказать…

— Я бы хотела приехать к тебе, — перебиваю ее я, крепко сжимая пальцы в кулак, но стараясь говорить спокойно. — К вам…

Мама снова какое-то время молчит. Наверное, ей кажется, что я заболела.

— К нам? — несмело переспрашивает она.

— Да, — как можно боле твердо отвечаю я.

— Но ведь… — виновато бормочет мама. — Мы… то есть… Я хочу сказать, Марк сейчас дома… — Она тяжело вздыхает и прибавляет более торопливо: — Раньше он иногда уезжал в командировки, а теперь…

— Вот и хорошо, — заставляю себя произнести я. — Скажи, когда вам будет удобнее. Если, конечно… Марк не против.

Возвращаюсь с перерыва в офис, чувствуя себя отчасти опустошенной, отчасти просто героиней. Такое ощущение, что за каких-нибудь полчаса я повзрослела на полжизни. Это до чертиков приятно, скажу я вам, быть самостоятельной, мудрой к тому же влюбленной женщиной!

— Насчет машин твой отец совершенно прав! — оживленно восклицает Максуэлл. — В этом я успел убедиться на собственном опыте. Теперь я усвоил на всю жизнь: если есть возможность избежать таких сцен, надо использовать ее, чего бы это ни стоило. В машине не развернуться ни актерам, ни операторам, снимать приходится максимум двоих — посторонних, случайных наблюдателей, которые всегда очень оживляют кадр, туда никак не втиснешь. А насчет кинотеатров… — Он задумчиво потирает лоб. — Нам предстоит снять один кусок в Гринич-виллидж… Гм… Надо подумать об этом. Может, кинозал правда далеко не самое интересное место? Темнота, одинаковые ряды, расплывчатые лица. Пожалуй, я сокращу эту сцену. — Он на пару мгновений погружается в мысли. — Да-да, сокращу. Спасибо, уважаемая консультантка! Что бы я без вас делал? Улыбаюсь в ответ. Максуэлл выглядит уставшим, но его глаза горят ярче, чем когда-либо. Он окрылен задумками и новыми открытиями. Нашей любовью, надеюсь, тоже.