— Благодарю за «мы». Я обещал Корнелиусу подумать, чем смогу быть ему полезен, и теперь мне кажется, что невозможно повернуться спиной к Белмонам.

— Та-ак! А у тебя есть хоть какое-нибудь соображение, как взяться за это дело?

— Весьма смутное. Я пригласил Бертье выпить по стаканчику завтра вечером у тетушки Амели.

— Решил дать анонс в «Фигаро»?

— Для анонса в «Фигаро» Бертье мне не нужен. Но я знаю, что он единственный журналист, который лично общался с ван Тильденом. Коллекции он не видел, но был вхож в его дом. Для начала я хотел бы узнать, кто назначен душеприказчиком, так как семьи у покойного не было. Возможно, душеприказчик знает, у кого были куплены эти две драгоценности, снятые с аукциона.

— А что за драгоценности?

— Великолепное ожерелье, когда-то принадлежавшее Изабелле де Валуа, супруге Филиппа II Испанского, и подвеска, представляющая собой сирену с телом из барочной жемчужины неправильной и очень оригинальной формы, с хвостом, каждая чешуйка которого изготовлена из сапфиров и изумрудов. Голова, руки и волосы сделаны из золота, в волосах — мелкие топазы, которые искрятся. Сама сирена оправлена жемчугом с ограненными рубинами. Что и говорить, королевские украшения!

— Тебя они интересуют?

— Нет. Я купил то, что хотел для клиентов, которых хорошо знаю. Зато Корнелиус объявил, что не пожалеет никаких денег на поиски химеры, и купил два браслета, принадлежавших Лукреции Борджа, за скромную сумму в двести тысяч франков.

— Да он просто Крез, твой Корнелиус!

— Или его недурная копия. Скрестив бычков с нефтью, он получает, как видно, крупных золотых тельцов.

Собеседники замолчали. Адальбер умял табак в трубке и зажег ее, выпустив один за другим несколько ароматных клубов дыма. Альдо поднес к носу рюмку с арманьяком и с видимым удовольствием вдыхал его запах.

— Белмон приехал один?

— Нет. С Полиной… И с горничной-свидетельницей.

— Так-так.

Этих зауряднейших слов было достаточно, чтобы Альдо взорвался:

— И ты туда же? Не вздумай! Я тебе этого не прощу!

— Туда же? Интересно, куда бы это?

— Надеюсь, ты не собираешься петь дуэтом с План-Крепен? Все время, пока мы ужинали, тете Амели приходилось удерживать ее в узде грозными взглядами, иначе она разразилась бы грозной филиппикой против Полины. Узнай План-Крепен, что Полина в Париже, ее ярости не будет предела. О чем вы только думаете, вы, два умника? Воображаете, что я, бросив все на свете, помчусь в «Риц» и буду осаждать Полину? Тогда скажи на милость, почему я у тебя, а не там?

— Так План-Крепен…

— Точь-в-точь как ты, старина! Точь-в-точь!

Адальбер не смог удержаться от смеха и протянул Альдо бутылку с арманьяком, чтобы тот налил себе еще.

— Нет, в безумии тебя не упрекнешь. Но я не ошибусь, если скажу, что нежданный приезд Белмонов немного сдвинул тебе мозги.

— С чего ты взял?

— Будь ты в нормальном состоянии, тебе бы в голову не пришло узнавать у журналиста, пусть даже самого сведущего, кто душеприказчик ван Тильдена. Без долгих размышлений ты навестил бы старого знакомца Лэр-Дюбрея, аукциониста, знатока своего дела, который наверняка знаком с этим человеком.

— Ты прав, ничего не могу возразить, — вынужден был признать Альдо, убитый логикой друга. — Ну что ж, если так, завтра же я загляну на бульвар Осман, выпью обещанный стаканчик с Бертье, пообедаю или позавтракаю с Белмонами и первым же вечерним поездом отправлюсь в Венецию.

Альдо был преисполнен самых лучших намерений. Но кто не знает: решить легко, трудно сделать.

Как и предполагал Адальбер Видаль-Пеликорн, Альдо без труда узнал фамилию душеприказчика у аукциониста. Им оказался нотариус мэтр Пьер Бо, имевший редкую честь быть одним из друзей ван Тильдена. И… приятный сюрприз! Мэтр Бо был также другом Жиля Вобрена, которого так хорошо знал Альдо и который погиб при таких трагических обстоятельствах. Совершенно естественно, что нотариус дружил и с наследником Вобрена, его незаконным сыном юным Франусуа Фожье-Лассанем, который с большим энтузиазмом и почтительным трепетом стал продолжать дело отца, получив от него в наследство знаменитый антикварный магазин на Вандомской площади.

Впрочем, в этих связях не было ничего удивительного, контора нотариуса Бо, располагавшаяся на улице Латур-Мобур, была самой лучшей в Париже. Пройдя анфиладу светлых, безупречно обставленных офисов, где трудились одетые с иголочки клерки, клиент попадал в кабинет самого мэтра. Удобная английская мебель, мягкий ковер, тяжелые бархатные занавеси зеленого цвета в стиле ампир сразу подкупали достоинством и уютом респектабельных посетителей, пробуждая в них доверие и готовность к надежным и долгосрочным отношениям; прохвостам же они внушали почтительность. Царящая в кабинете тишина — окна выходили в сад, и шум улицы не был слышен — весьма способствовала чтению завещаний, почти всегда проходивших весьма бурно. А на одной из полок книжного шкафа стояло все необходимое, чтобы привести в чувство упавшего в настоящий или мнимый обморок клиента или угостить доброго друга, проведя с ним несколько приятных минут. Сам нотариус был крупным высоким человеком лет пятидесяти с приятной улыбкой, глазами цвета незабудок и несколько красноватым цветом лица, выдававшим привычку к веселому образу жизни, нежелательные последствия которого он исправлял долгими пешими прогулками по субботам и воскресеньям, когда охотился в своем имении Солонь.

Будучи наслышан о Морозини и уже несколько раз встретившись с ним, нотариус встретил Альдо с особенной любезностью.

— Для меня большое удовольствие принимать вас у себя, князь, хотя не скажу, что неожиданное. Лэр-Дюбрей позвонил мне и предупредил о вашем приходе.

— И прекрасно сделал, позволив нам без предварительных объяснений перейти к сути дела. Он сообщил мне, что вы были нотариусом Ларса ван Тильдена и теперь стали его душеприказчиком.

— Добавлю, что я был и его другом, чем горжусь, так как он был не из тех, кто легко сходился с людьми, но мы оба холостяки, и наши имения находятся по соседству — Солонь и Турень не так уж далеки друг от друга. Мы сошлись во вкусах и дружили много лет. Манера обращения у него была несколько грубоватой, что не мешало ему быть щедрым и благородным человеком, хотя и не без некоторой мизантропии.

— Он отличался противоречивостью?

— Ничуть. В суждениях был здрав и тверд, гнал в шею настырных попрошаек, но чувствовал истинную нужду и умел ей помочь. Как я понимаю, вы хотели бы поговорить со мной о его коллекции.

— Да, и о происшествии, которое вчера имело место в Друо.

— Вы имеете в виду вмешательство господина Данглюме и главного комиссара Ланглуа, которые наложили секвестр на две замечательнейшие вещи коллекции, относительно которых стало известно, что они были украдены после убийства владелицы во время гибели «Титаника»? По моему мнению, факт убийства дает право на подобное решение, так как…