— Мне тоже, — кивнул Русич. — Но хоть это солдатское блюдо готовить умею.

— Варишь колбасу, — со сдержанной улыбкой начал полковник, — отваром заливаешь супы быстрого приготовления. Они вроде все разные, а на деле одно и то же. На Западе их, кстати, давно не едят.

— Куда поедем? — спросил Федор. — Туда, где собираются…

— В нормальный ресторан. Просто отдохнем. Может, и женщин приличных встретим.

— Нормальные в ресторан поодиночке не ходят.

— Ну, может, придут две подруги, — улыбнулся Артур.

— Так нас и ждут две порядочные.

— Ты ведь совсем не старый. Тридцать два?

— Три.

— Возраст Христа. А бурчишь, словно тебе все семьдесят. Что же с тобой в пятьдесят будет?

— Не доживу, — буркнул Федор. — Да не очень-то и хочется. Скука старому. Какая-нибудь кондрашка хватит — и подыхай медленно. Не хочу.

— Знаешь, — вздохнул Артур, — мне уже сорок пять. И хочу протянуть, пусть подыхая, как сказал ты, по крайней мере месяцев семь-восемь, проводить век, а заодно и тысячелетие, а там, — он махнул рукой, — и трава не расти.

— Конечно, двухтысячный встретить необходимо. Представляешь, всем по сто лет стукнет, — улыбнулся он.

— Ну что, — засмеялся Артур. — Тронулись, пока еще по сто не исполнилось?

— Смотри. — Войдя в комнату, Людмила протянула сидевшему в кресле Китайцу газету. — Продается… — Повторяться нельзя, нужно находить новые источники сведений. Если будем работать по этой же схеме, нас быстро вычислят. К сожалению, милиция в последние годы работать научилась. К тому же лучше на некоторое время утихнуть. Подумают, что столицу навещали гастролеры. Впрочем, мы как раз и есть гастролеры.

— Юрка, ради чего ты собрал всех? Я говорю о Волчаре, Петьке. Ну, Толик,

— Людмила вздохнула, — мой брат. И как ни странно, я довольна, что он с нами. Потому что, если бы не ты, Толька давно бы уже был в тюрьме. А вот Волчара… Я начинаю опасаться его. Он постоянно какой-то… — подыскивая правильное определение, она помолчала, — вызывающе-насмешливый. Когда он появился с Толькой, мне сразу стало не по себе. Я не понимаю, зачем ты взял его с собой.

— Волчара опытный и безжалостный бандит, — сказал Юрий. — В нем порой говорит уязвленное самолюбие. Он из тех, у кого, как принято говорить, пальцы веером. Он всегда был лидером. В зоне, на свободе, всюду среди себе подобных. И вдруг теперь он вынужден кому-то подчиняться. У него скоро должно это пройти. Если нет — я убью его. Что касается Петра, то он меня устраивает. Опытный водитель. Ни во что не суется. Так что…

— Ты уверен в нем? — перебила его Людмила.

— Абсолютно.

— Я поняла, что вы знакомы. Он тоже сибиряк?

— Да. Мы тюменские мужики. Вернее, я в школе там учился. В одном классе с Петькой. — Воспоминание на секунду согрело его холодные глаза. — Потом в армию вместе ушли. Даже в одну роту попали, в разведбате были. Потом расстались. Я остался прапором. Он в Москву поехал после дембеля. У него здесь отец жил. Его родители в разводе были, но отец всегда помогал Петьке. Вот он его после армии и пристроил в таксисты. Потом Петька какому-то новому русскому, а тот сам подставил зад, «вольво» подпортил. В общем, рассчитали его. У того гада все схвачено было. Петька на «Таврии» отцовской вроде подработать хотел. Не получилось. Жена от него сразу сбежала. А любовь была как в романе. Из армии ждала, по два раза в день писала. А коснулось дела — и сбежала. Какой-то коммерсант ее увел.

— Значит, у нее любви не было, — сказала Людмила. — Потому что когда любишь…

— Если бы я приехал к тебе нищий, — неожиданно спросил он, — и без надежды на завтра? Как бы…

— И он еще спрашивает! Я с тобой…

— Опять-таки, — спокойно заметил Юрий, — из-за, денег. Впрочем, как и она. Хотя Толик — исключение. Он молод, и ему нравится все это. Хотя он уже побывал в тюрьме. Но все равно — молодость, игра горячей крови.

— Я давно хотела тебя спросить, почему ты называешь себя Китайцем?

— Не я, — засмеялся Юрий. — Меня так еще в армии прозвали. Я увлекся китайским искусством. Боевым. Начал с разминки. Меня один старший прапорщик начал обучать. Названия уже и не помню, но штука классная. А разминка такая медленная и на вид потешная. Я вставал раньше команды «подъем» на пятнадцать минут и делал эти упражнения. Вот и получил прозвище Китаец. Мне понравилось. С тех пор, если представляюсь, говорю — Китаец.

— Ты мне этого не говорил.

— Я тебе много чего не говорил, — усмехнулся он. — Потому что не знал, нужна ты мне или просто переспал, и все. Но когда прихватило, тебя вспомнил. Наверное, поверил, что ты умеешь…

— А если бы не прихватило, появился бы?

— Не знаю. Я тебя, пожалуй, одну вспомнил, так что все равно появился бы. Правда, лучше, если бы миллионером. Но я буду богатым, обязательно буду.

— Не думаю. — Людмила покачала головой. — Зарабатываем мы, конечно, неплохо. Но делим на всех, а потом еще…

— Людочка, — Китаец поцеловал ее, — я знаю, чего хочу от этой жизни, и обязательно возьму это. Нет, — увидев понимающий взгляд женщины, улыбнулся, — я не планирую захват Алмазного фонда или налет на Монетный двор. Но когда мы возьмем действительно крупную сумму, то будем делить ее на двоих. На Толика и на нас, — заметив вспыхнувшую в глазах женщины тревогу, добавил он.

— Потому что ты и я — одно целое.

— Давай хоть напьемся вдоволь, — открыв бутылку коньяка, усмехнулся Волчара.

— Не хочу, — помотал головой сидевший перед телевизором Толик.

— Скучный ты тип, — наливая себе рюмку, заметил Волчара. — Мы уже три дня сиднем сидим в столице и посматриваем в окна, а порой в телик. Бабок, можно сказать, полные карманы и…

— Хватит, — бросил Анатолий. — У тебя одна пластинка. Сейчас про девочек по вызову начнешь. Знаешь, я верю Китайцу и считаю, что он все делает правильно. Наверняка скоро пойдем на дело. И сразу смотаемся из Москвы. Вот тогда, — подмигнул он насмешливо улыбавшемуся Волчаре, — и гульнем по-настоящему.

— А что по-твоему, — серьезно спросил Волчара, — означает «гульнем по-настоящему»? — Ну, — пожал плечами Толик. — Бабы. Полно выпивки. В общем…

— Понятно, — усмехнулся Волчара. — Гульнуть по-настоящему — это больше чем просто бухара с биксами. Это когда ты себя чувствуешь человеком с большой буквы. Не понравилась харя, врезал ему от души. Что-нибудь против сказали — убил. Гулять по-настоящему могут только те, кто чувствует, что ему жить осталось хрен да маленько. А таких считанные единицы. Я не про больных говорю, а о тех, кто чувствует, что за ним по пятам смерть ходит. Тем более сейчас пожизненное дают. Оттуда, я про зону для пожизненников, хренушки сорвешься. Хуже, чем «вышка». Представляешь, ты знаешь, что никогда не освободишься. — Он вздохнул. — Вот и мы на это натянули. Правда, скорее всего только Китаец ухватит по самое некуда. Мне лет двадцать пять впаяют. Тебе лет на пять — семь меньше. Людка «червонец» хапнет. Водилу нашего, по сравнению с нами, помилуют. Тоже лет двенадцать огребет.