находилась уже внутри их организмов. Представители культурной столицы сбились в слаженную группу, сильно смахивающую на оркестр, тем более что перед первым рядом у них реально появился дирижер, нацепивший прямо на голое тело черный пиджак. Своими дуделками и барабанами фанаты заглушали аккордеон, кларнет, тромбон, три трубы и тубу местного аккредитованного оркестра. Вскоре выяснилось, что питерский ангажемент претендует не только на музыкальное, но вокальное сопровождение происходящего. Сочинение кричалок и их мгновенное и изумительное исполнение оставили далеко позади лучшие постановки «Кармен». Как и хотел автор бессмертной оперы, «зритель с праздничным видом развеял скуку свою». Быки, чрезвычайно заинтересованные происходящим на трибунах, забыли про то, что им полагается нападать на конных и пеших, и с интересом наблюдали, как интеллигентные туристы скандировали в адрес конного пикадора: «Отпусти быка, скотина!» Чтобы привлечь внимание любознательных животных, служители арены начали смачивать капоте, плащи тореадоров, какой-то специальной жидкостью. Не помогло. Самые плотные фуркадуш начали оттаскивать быков от трибуны прямо за хвосты, что чрезвычайно оживило народного избранника Дояркина. Вспомнив молодость, он начал давать советы тореро, немало не заботясь о необходимости перевода. Животные (в смысле, быки) озирались и умоляюще смотрели на пришельцев с берегов Невы. Не выдержав, два толстых служителя преспокойно выбежали на сцену и накинули на рога самого крупного быка канат. Подсоединив обратный конец к электрической лебедке, они включили барабан. Животное отчаянно упиралось, питерцы скандировали «Верни быка на сцену! Верни быка на сцену!» В общем, публика неистовствовала. Собравшись с силами, местный оркестр выдал марш победителей, на арену нестройными рядами выступили сначала всадники, а затем и «пехотинцы». Минут двадцать они ходили по кругу, периодически принимая торжественные позы. Билетерши пошли по рядам, предлагая купить цветы. Одна из них пожаловалась Марьяне, что местная публика скупа на благодарности, и им приходится из жалости бросать бутоны самим, а потом это вычитают из их жалованья. Марьяна умоляюще потрогала за локоть Дояркина, и умиротворенный депутат купил целую корзину роз. Ваня с Марьяной с удовольствием перекидали ее содержимое на арену.

На обратном пути Дояркин как-то ужался в креслах и затащил Марьяну на оставшееся пространство. Всю дорогу он так возбужденно что-то доказывал ей, что к окончанию трансфера она сидела пунцовая от смущения. На все вопросы Вани она отмахивалась, но, сдавшись под его напором, сказала, что если это переводить на приличный язык, то Геннадий Роальдович пустился в воспоминания юности и провел, так сказать, компаративистский анализ половых ухищрений быков и приматов, утверждая, что в целом с них нужно брать пример. Как выяснилось, с быков. Собственно он, Геннадий, так и поступает.

Когда, отрансферив туристов и нахохотавшись до слёз, Марьяна с Ваней подъехали к своему отелю, у входа в лобби уже мерцали проблесковые огни полицейской машины.

* * *

Паула была смуглой (что неудивительно) брюнеткой ближе к сорока, с улыбкой, обнажающей два ряда безупречных, хотя и несколько крупноватых белоснежных зубов. Длинный прямой нос даже шел к ее скуластому лицу, увенчанному миндалевидными зелеными глазами. Энергично сжав Ване руку, она с уловимым, но очень мягким акцентом сообщила, что когда-то («О, это было в другой жизни») училась в России, а сейчас работает в структурах Министерства иностранных дел, что влюблена в русскую литературу, что «раз двадцать» смотрела «Вишневый сад» и «раз сто» – «Чайку», что ужасно мерзла во время учебы и что рада быть переводчиком у такого благородного и красивого cavaleiro.

– Это несложно, – отчаянно жестикулировала и срывалась на смех Паула, – я буду переводить вопросы следователя, он запишет Ваши ответы, Вы подпишите, я заверю Ваши показания и, как это у вас – «oplyalya» – дальше дело пойдет в суд.

Следователь был полной противоположностью Паулы – хмурый, немногословный и очень сосредоточенный. Вопросов было немного: как оказались на месте происшествия (следователь записал на всякий случай название и адрес ресторана), что слышали и видели, как удалось так быстро запомнить номер. Услышав, что Ваня лингвист, и запоминать «буквы» – его профессиональная обязанность, подобрел и внимательно выслушал, как звучат на русском стихи Камоэнса и Жуана Пинтоша.

– В суд Вас, наверное, не вызовут, – переводила Паула, – Вы к тому времени улетите, да и водителя Вы не видели. Опять же есть экспертиза автомобиля, это будет основным доказательством. Однако Ваши показания очень ценны, и мы приобщим их делу. Вас я прошу собственноручно написать в этом бланке Ваш российский адрес, да, латиницей, печатными буквами.

– Что с девушкой? – спросил Ваня.

Следователь вздохнул, вслед за ним вздохнула и Паула:

– Шансов очень мало. Но даже если выживет, для Вашего соотечественника ничего не изменится.

– Соотечественника??? – поразился Иван.

– Да, претендует на гражданство в Испании. Кстати, вы были правы – номера не португальские, испанские. Обычно ездил с водителем, но в эту ночь сам был за рулем.

– Но почему он уехал? Алкоголь?

– Не только и не столько. Он, как я сказал, претендует на гражданство, а преступление очень серьезное. Сбил человека на пешеходном переходе – это реальное тюремное заключение, которое почти ставит крест на получении паспорта. Он думал, что никто его не видит и не узнает, что произошло. Машину можно на время спрятать, и преступление переходит в разряд нераскрытых. Кстати, если бы не Вы, не стану скрывать, так бы, возможно, и случилось. Всего доброго, Жоао, мне нужно идти, он как раз сидит в допросной. Вы хотите взглянуть на него? Что ж, думаю, Вам можно.

Все трое пошли коридором и попали в комнату с большим стеклом. За стеклом, в допросной, пристегнутый наручниками к столу, под присмотром полицейского сидел плотный человек в белом льняном костюме. Ваня и Паула впились в него взглядами. Словно почувствовав это, он повернул голову к стеклу. Ваня увидел злобный взгляд настороженных глаз, покатый бычий лоб, уходящий под блестящие черные волосы, и вздернутый подбородок, который, несмотря на обстоятельства, придавал арестованному надменный вид. Ваня вздрогнул и мгновенно покрылся испариной. Вскинув голову, на него сквозь стекло «смотрел» Эдуард Ашотович.

Великий Комбинатор 2.0

Глаза настоящих женщин действуют так же, как перископ подводной лодки. Метафора не слишком изящная, но точно отражающая суть женского взгляда на мир. Вы никогда не узнаете, в какой момент были взвешены, обмерены и признаны годным (или негодным), и когда в вас будет запущена торпеда благосклонности (или презрения). И наоборот – она будет смотреть на вас в упор, но центр восприятия, находящийся где-то в глубинах ее… Бог его знает, в каких глубинах он обитает – будет рисовать ей совсем другие картины.

Ваня мог поклясться,