Юноша показал: ничего.

— А могли проветрить? — спросил его Зайцев. Он только сейчас понял, насколько не готов был к неудаче. Тот пожал плечами.

— Могли. Но выветрить совсем — очень трудно.

Зайцев подумал: да и в конюшне в день состязаний все время толклись люди. И лошади! Другие участники бегов, с ними‑то ничего не случилось. Или не случилось — пока?

По конюшне гулял сквозняк.

— А через какое время проявляются симптомы газового отравления?

— Смотря чего и смотря по дозе.

— Доза, скажем, смертельная.

— Тогда смотря что за газ.

Зайцев огляделся еще раз. Солидных дверей между стойлами нет, значит, все лошади получили бы примерно такую же дозу, что и Пряник. Того же самого газа. И лошади, и люди. Наездники, работники — много кто.

Он вспомнил рассказ Кольцова об атаке под Браиловичами: лошади пали все. Не только лошади — мыши, птицы.

Да из больниц бы уже начали обрывать телефоны.

Юноша отряхнул коленки. Запер чемоданчик. Стеклышки глядели на Зайцева: взгляд серьезный, ждет распоряжений.

— Хорошо. Давайте так вопрос поставим. Есть ряд отравляющих газов, они на вооружении до сих пор…

— Хлор, фосген, фосфор, — прилежно начал перечислять осоавиахимовец. Зайцев кивнул, не дав договорить:

— И у каждого есть своя смертельная доза. Так вот, возьмем все эти вещества. Сколько часов должно пройти после вдыхания, пока симптомы проявятся?

— Симптомы?

— Максимум часов.

Юноша надул щеки. Подсчитывал в уме.

— Газ‑чемпион? — переспросил он.

— Вроде. Убийца‑чемпион.

— А кого убили? — сразу заинтересовался юноша.

— Это я так, для красного словца.

— Ага, общее поражающее действие…

— Ага.

— Два‑четыре часа в среднем. Иногда пятнадцать. Иногда сутки.

Сутки! Сердце у Зайцева оборвалось. После гибели Пряника прошло уже больше суток. Газ мог выветриться окончательно.

— И что, отравленный человек может ходить и сутки ничего не замечать?

— Ну если большой человек… — обвел руками студент.

Очень большой. Размером с лошадь.

Он думал одно: опоздали, упустили. Улетучилось орудие убийства. Убийца испарился.

— Покашливать немного будет, — обнадежил юноша.

Покашливал ли Пряник? Лошади вообще кашляют?

— Вася, что? — окликнул его на выходе Крачкин.

Но все понял сам. Промах. Ремиз.

— Тогда я обратно на Гороховую. Адье.

Зайцев смотрел на удалявшуюся фигуру — на ходу Крачкин помахивал саквояжем. Даже со спины было видно, что он раздражен пустой поездкой. И предвкушает расспросы. И свой ответ: «Обосрался товарищ Зайцев».

Наплевать.

Зайцев чувствовал все то же нервное биение сердца — пульс погони. Вот только за кем? Неужели упустил?

Обернулся на звук шагов. Ящик с реактивами уже висел у студента на ремне через плечо.

— Был рад познакомиться, — протянул он свободную руку.

— Погодите, — бросил Зайцев. — Минутку здесь постойте.

Он рванулся туда, где стояли метла и ведро.

— Товарищ! Товарищ!

Работник вынырнул на него уж слишком быстро. Ясно, что околачивался поблизости — не терпелось сунуть нос.

— Да, товарищ милиционер? — А глазки шарили за спиной у Зайцева: что там?

— Вот вы сказали: Пряник, как его сюда привезли…

Тот с готовностью закивал.

— Откуда привезли?

* * *

Телефон в конюшне был допотопный, а линия — старая. В трубке икало и трещало. Но, казалось, помехи оттого, что на другом конце у директора ипподрома взмокли руки, и пот, вернее страх, проел изоляцию. Голос директора он проел во всяком случае. Зайцеву не нужно было видеть собеседника, чтобы дорисовать остальное: налившуюся красным лысину, трясущееся лицо, пятна пота под мышками, панику в глазах.

«Ох, Юрка, проверить бы вам игровую бухгалтерию, ох проверить бы», — думал, слушая, он.

А директор лепетал, стараясь говорить гладко, спокойно, голосом ответственного работника, у которого проверять нечего:

— Что лошади делают? Перед заездом? Проминаются, разогреваются.

— Товарищ, — нехорошим голосом сказал Зайцев.

— Едут в Ленинград, — растерянно, чуть ли не с вопросом предположил директор.

Зайцев внутренне собрался. Его напряжение уловил жулик‑директор. В голосе зазвенело больше уверенности — радостной уверенности пса, который, наконец, понял, чего от него хотят: — Чистая правда. За сутки до забега Пряника привезли из колхоза.

— На какой вокзал?

— Из Тулы ехал, то есть. Тульское, то есть. Московское, в смысле, направление. Московский вокзал. Московский! — объяснял директор. Теперь в голосе явно было облегчение: мильтон взял след в сторону, пронесло.

«Ну, Юрка, твой клиент», — подумал Зайцев и, не поблагодарив, не попрощавшись, дернул вниз рычаг.

Попросил соединить его с Московским вокзалом.

* * *

Сутки! Которые с каждой минутой все больше переваливали во вторые. Зайцеву казалось, он физически чувствует, как газ улетучивается. Фосфор? Фосген? Хлор? И скоро на этот вопрос ответа не будет — ни следа.

Ему казалось уже, что никакой это не отравляющий газ, а кислород. И что улетучивается он из его собственных легких. В горле першило. Во рту появился привкус металла.

— Что? — Зайцев обернулся, не сбавляя шага. Но вынужден был остановиться. Подождал. Запыхавшийся осоавиахимовец нагнал его. Дышал тяжело, очки запотели изнутри, мальчишеское лицо раскраснелось.

— Не бегите так, — повторил он.

— Вы что, физкультурные нормы там, в ОСОАВИАХИМе, не сдаете, что ли? Давай, экспертиза, не отставай.

В здании вокзала пришлось все же сбавить: сновали с котомками, чемоданами, узлами, изредка с букетами. И все словно сговорились соваться под ноги именно ему. «Живее, м‑м‑мамаша», — мычал Зайцев, лавируя. Он словно плыл, работая локтями, по людскому морю. На него покосился юный с виду постовой: человеческое тело, двигавшееся не в ритме толпы, — не карманник ли, не чемоданный вор, который удирает? Мысленно отнес Зайцева в категорию опаздывающих на поезд и отвернулся. Правильно, похвалил его Зайцев: карманники не бегают, чемоданные воры выступают неспешной походкой законных владельцев багажа.

Дежурный по вокзалу уже вышел к ним навстречу, стоял в гулком зале ожидания. Завидев в море голов форменную фуражку, Зайцев направился к нему. Юноша‑химик поспевал рысцой, придерживая на боку свой ящик.