— Вот и оставляй себе своих куриц, чтобы твои дела пошли в гору, а я люблю свиное сало. Уже полгода ничего на сальце не жарил, даже котел заржавел.

— Но если ты его заберешь, то и у нас котел заржавеет.

— Ничего не поделаешь, — отозвался Лю Байтяо, — уж такова участь должников, мои кредиторы обходятся со мной точно так же. Даже кровать мою на досточки разобрали, а еще яму для меня копать приготовились.

Ван Хуай стыдливо опустил голову и разорвал расписку.

Возвращаясь домой с горшком свиного сала, Лю Байтяо натолкнулся на Чжана Пятого. Чжан Пятый про себя подумал: «Пусть у меня на руках имеется расписка, но если Ван Чанчи ничего не заработает, то какой с нее прок? Кто может гарантировать, что он заработает? Да и кто знает, когда он вообще получит эти деньги?» Чем больше Чжан Пятый размышлял на эту тему, тем больше убеждался, что дело это весьма затяжное и сомнительное. Тогда он воротился домой за распиской и тоже направился к Ван Хуаю. Ван Хуай обещал, что выплатит проценты, если тот подождет несколько месяцев. Но Чжан Пятый ни в какую не собирался давать отсрочки, потому как чувствовал себя обманутым.

— Когда Ван Чанчи давал мне новую расписку, то ничего не говорил про то, что уезжает на подработку, — сказал он. — Значит, здесь что-то не так, а раз здесь что-то не так, то, очевидно, это обман.

— Чанчи не такой, — оправдывался Ван Хуай. — Он обязательно заработает деньги и вернет долги.

— Всякий раз, когда ты говоришь «обязательно», это «обязательно» не происходит. Разве ты не говорил, что он обязательно поступит в университет?

Ван Хуаю нечего было возразить. Чжан Пятый зашел в дом, осмотрел все углы и решил унести старый деревянный шкаф.

Ван Хуай сказал:

— Раз мне не веришь, так и уноси, все равно нам нечего в нем хранить.

Чжан Пятый отдал расписку, Ван Хуай стал мять ее в руке. Пока он ее мял, то чувствовал, что его ладонь словно кусают изнутри, как если бы у иероглифов на расписке выросли зубы.

В тот самый момент, когда Чжан Пятый со шкафом на спине возвращался домой, ему встретился Ван Дун. У Ван Дуна вдруг возникло дурное предчувствие, он тотчас нашел свою расписку и заявился с ней к Ван Хуаю, требуя долг. Ван Хуай ему сказал:

— Дома не осталось ничего сто́ящего.

— А как же гроб на чердаке?

— Так он для меня приготовлен. Ты еще молодой и вряд ли помрешь раньше меня.

— Тут вопрос не в том, кто когда помрет, а в том, возвратятся ли ко мне мои деньги.

— Клянусь честью, — заверил его Ван Хуай, — Чанчи обязательно все вернет.

— В наши дни разговоры о чести — брехня, — ответил Ван Дун.

— Тогда уноси, но когда у Чанчи появятся деньги, я этот гроб у тебя снова выкуплю, — сказал Ван Хуай.

Ван Дун позвал за подмогой Лю Байтяо. Вместе они спустили гроб с чердака и, поддерживая его с двух концов, вынесли из дома. У Ван Хуая замерло сердце, ему казалось, что он видит собственные похороны.

Чжан Сяньхуа, заметив Чжана Пятого с гробом Ван Хуая, тоже почуяла неладное и, взяв свою расписку, мигом заявилась к Ван Хуаю домой.

— Эх ты, Ван Хуай! Я ведь тебе больше всех одолжила, почему же ты, прежде чем объявлять о банкротстве, не оповестил меня?

— Я не объявлял о своем банкротстве, это они не верят Ван Чанчи.

— Они, значит, не верят, а я-то почему должна верить?

— Разве ты не видишь, что Чанчи уже взрослый парень?

— Они тоже это видят.

— Он хоть раз обманул тебя, пока рос?

Чжан Сяньхуа помотала головой.

— Я хоть когда-нибудь не возвращал тебе долги? — продолжал Ван Хуай.

— Нет, — ответила Чжан Сяньхуа.

— Каково семя, таков и росток, какова лоза, таков и плод. Поверь нам хоть раз!

Чжан Сяньхуа, глядя на расписку, медленно сложила ее пополам и направила руку к карману. Ван Хуай замер, внимательно следя за ее действиями, он даже сжал кулаки. Но в тот момент, когда расписка уже должна была очутиться у Чжан Сяньхуа в кармане, ее руку словно кто-то приостановил.

— Чанчи меня не обманывал, — сказала она. — Но так он вел себя в родной деревне, а сейчас он уехал в город, там обстановка совсем другая, кто даст гарантию, что он останется прежним? В городах полно мошенников, ему достаточно познакомиться с одним из них, и его тут же испортят.

— Даже если его кинуть в красильный чан, я верю, что он все равно останется белым. Он не из тех, кто бросает слова на ветер.

— А ты говорил это Лю Байтяо с Ван Дуном? — спросила Чжан Сяньхуа.

— Нет, — ответил Ван Хуай.

— А почему же все это ты говоришь мне?

— Потому что в доме у нас не осталось ничего ценного.

Чжан Сяньхуа навернула два круга по комнате и действительно не нашла ничего ценного. Тогда она хлопнула себя по голове и сказала:

— А разве у тебя не осталось несколько кедров на заднем склоне горы?

— Я их оставил для поперечных балок, — ответил Ван Хуай. — Посмотри на наши балки — одна гниль да труха, еще несколько лет они не выдержат.

Чжан Сяньхуа задрала голову. Балки и правда с одной стороны все почернели от капавшей на них годами дождевой воды. В какой-то момент Чжан Сяньхуа уже была готова сжалиться, но, отбросив сантименты, заявила:

— Меня волнует только то, когда ты вернешь мне долг, плевать я хотела на твои балки!

— Можно прожить без сала и соли, можно обойтись и без гроба после смерти, но если обвалятся балки, то деваться мне будет просто некуда. Неужели ты такая жестокая, что даже не оставишь мне кедров?

Чжан Сяньхуа тотчас вышла из себя:

— Я давала тебе деньги для того, чтобы помочь выучить сына, а сын твой устроился в чернорабочие, где гарантия, что он вернет деньги?

— Он у меня такой послушный, почему ты ему не веришь?

— Потому что он — не мой сын, — отрезала Чжан Сяньхуа.

Ван Хуай вздохнул и предложил:

— Хочешь, я напишу тебе еще одну расписку?

— И что ты там напишешь?

— Если Ван Чанчи в течение полугода не вышлет тебе деньги, то сумма долга удвоится.

— Тебе и занятой суммы не вернуть, что говорить об удвоенной?

— Если к условленному времени он ничего не вернет, я отдам тебе этот дом и участок земли.

— И ты осмелишься такое написать? — удивилась Чжан Сяньхуа.

Ван Хуай действительно написал такую расписку, еще и скрепил ее красным отпечатком пальца. Чжан Сяньхуа, получив гарантийную бумагу, пошла домой, показывая ее по дороге всем встречным. Ван Дун, увидав у нее такую бумагу, не обрадовался: