– Откуда ты знаешь, как ее в руки брать? Страшно же.

– Не знаю, беру и все. И напеваю тоже, как получается.

Пока жена рожала, Пушкин маялся не меньше ее, слушать, как страдает любимая женщина, было невыносимо, он даже поклялся, что в следующий раз попросту удерет заранее.

Но не удрал, мало того, даже запланировав после родов отправить Наташу с детьми в Полотняный Завод, а самому уехать в Нижний, ничего этого не сделал. Она снова тяжело ходила и трудно рожала, он снова маялся, а потом едва не кричал от восторга: сын! И назвали Сашкой! «Рыжий Сашка», как звал его отец, был любимцем Пушкина.

Двое детей и красавица жена, что еще нужно для счастья?

Поэту – творчество.

Они снимали дачу на Черной речке, дорогую, совершенно им не по карману, но Пушкин был настолько уверен в своих будущих успехах, что денег не считал. Скоро, очень скоро наступит время, когда они будут ломать голову, где эти самые деньги взять, но тогда не думали. А писать все равно надо…

Его родители Сергей Львович и Надежда Осиповна, едва дождавшись родов и полюбовавшись на внука, уехали в Михайловское.

Пушкин пришел к жене, сидевшей с рукоделием на террасе:

– Наташа, я все же решил ехать… Надобно собирать материал для «Истории Пугачева». Справишься ли одна с детьми?

Конечно, она испугалась. Одна с малышами…. Ни его родителей, ни ее родных рядом. Тетка на даче в Царском Селе… А Машке второй год, и Сашка совсем кроха. Глянула испуганно и тут же кивнула:

– Справлюсь. Езжай.

– Храбрая моя женка… А ревновать будешь?

– Буду.

– Не ревнуй, я только тебя люблю. Как вспомню тебя с малышами, так и не стану ни за кем волочиться.

Говорил, словно самого себя убеждал.

Он снова провел часть осени в дорогом сердцу Болдине, снова много и счастливо писал. Конечно, эта Болдинская осень той первой не чета, но все равно Пушкин отдыхал душой от светской суеты и скучал по жене и детям.

В письмах летели бесконечные вопросы: как сама, как дети, здоровы ли, как зубки у Машки, что Сашка?

Она взрослела и умнела, а он этого не замечал, смотрел на нее, как на маленькую девочку, и других приучал к такому же взгляду.

Письма писал из поездки, словно ребенку, она досадовала, но глотала обиду молча. Он Пушкин, ему все можно.

Но душа твердила, что не все, не допускала мысли, что и измена возможна. Становилось больно от понимания, что его интересуют другие, что она не умеет так же легко вести беседу или рассуждать о его стихах, потому неинтересна мужу… Что, пока дома возится с детьми, он обнимает другую… что при всем его восторге от ее красоты, при любовании на балах, когда ее нет рядом в салонах, гостиных и даже на балу, он волочится за кем-то…

И понимание, что он Пушкин и ему все можно, уже не спасало. Сердце не желало признавать такого разрешения, выдавать такую индульгенцию.

Ответить тем же, как не раз советовала Идалия Полетика? Нет, она не умела так, любила мужа, детей и просто не представляла себе измены… Может, просто пока спало сердце?

А оно действительно спало. Пушкина любила ровной любовью, больше похожей на восхищение и преклонение перед Гением, остальных мужчин замечала только как партнеров по танцам. Пушкин не танцевал, потому делать это приходилось с другими. Но Мадонна всегда помнила наставление мужа о неприступности и скромности. Этого у нее было хоть отбавляй, потому и поклонники, как ни восхищались, а допустимых пределов переступать и не мыслили.

Это позже на ее пути встретится тот, кто не посчитается ни с чем и ни с кем, кто в угоду своим желаниям разрушит и ее, и свою жизнь, но главное – жизнь Пушкина.

В том году, как раз когда Пушкин осенью собирал материалы для своего «Пугачева», а Наталья Николаевна в одиночку переезжала на новую квартиру с дачи, в Петербурге с корабля «Николай I» на берег сошел ловец удачи, красавец француз Жорж Дантес. Рослый, прекрасно сложенный, с красивой внешностью, он весьма подходил для службы в любимом детище императрицы – Кавалергардском полку. К тому же у молодого человека были два важных обстоятельства: он привез рекомендательное письмо брата императрицы Елизаветы Федоровны Вильгельма Прусского, и его поддерживал, причем весьма щедро, голландский посланник барон Луи Борхард де Геккерн.

Императрица отнеслась к красавцу благосклонно, он тут же был зачислен в полк и существенно поощрен деньгами.

Началась блестящая карьера Дантеса в России, которая прервется после выстрела в Пушкина в 1837 году.

Но Наталье Николаевне до нового кавалергарда дела не было, у нее двое детей, муж в разъездах и проклятая ревность…

Пушкин далеко, а ей пора перебираться с дачи в город. И тут молодую хозяйку поджидала первая проблема. Муж оставил денег на жизнь довольно, ей бы хватило, а вот об оплате квартиры почему-то не подумал. Снимал ведь сам, знал, что нужно платить за три месяца вперед, а о том, как это будет делать она, не задумался.

Квартиру она сняла очень удачно – в двух шагах от столь любимого Пушкиным Летнего сада, напротив храма во имя Святого Пантелеймона. Квартира большая, удобная, со множеством подсобных помещений, людскими, конюшней, каретным сараем и самыми разными хозяйственными помещениями. Стоила она тоже немало – 4800 рублей в год. И заплатить Наталье Николаевне предстояло авансом за проживание, как делалось обычно, 1600 рублей. Она заплатила.

Впервые осталась одна с детьми и вдруг без копейки денег. К брату Дмитрию полетело отчаянное письмо с мольбой о помощи:

«Мой муж мне оставил достаточно денег, но я была вынуждена отдать их все хозяину квартиры… вот почему я теперь без копейки в кармане…».

Потом следовали тысячи извинений и уверений, что если бы знала адрес мужа, то брата бы не утруждала, но Пушкин пока и сам до места не добрался… И только потом робкая просьба выслать несколько сотен из полагающихся ей от доходов Полотняного Завода. То, что имела право требовать, она просила, объясняя, что делать это заставляет только крайняя необходимость.

Так просить Наталья Николаевна будет у брата всегда. Ей не дали приданого, а содержание назначили много меньше, чем тому же брату Ивану, у которого не было ни детей, ни семьи. Но ни Пушкин, ни она сама никогда не потребуют положенного, даже тогда, когда безденежье не оставит другого выхода, она будет только просить…

Пушкин вернулся только в ноябре, снова начались выезды, и Наташа сразу почувствовала, что разлука не пошла на пользу. Показалось, что Александр снова вернулся к своим прежним увлечениям, то есть к волокитству…

– Пушкин, право, неисправим. Ему хоть гарем дома заведи, а не одну супругу, все равно будет амуры разводить…

– Бедная Поэтша…

– Не нужно самой быть столь глупенькой. Знала, за кого шла…

– Кто же ей мешает амуры заводить? Хороша ведь, поклонников много.