вопросу есть ответ.

Май 1844

Н. М. Я<зыкову>

Средь праздного людского шума

Вдруг, как незримый херувим,

Слетает тихо дева-дума

Порой к возлюбленным своим.

И шепчет, оживляя странно

Всё, что давно прошло сполна.

Сошлась не раз я с ней нежданно,

И вот, знакомая, она

В день чудотворца Николая

Опять является ко мне

И, многое напоминая,

Заводит речь о старине –

Как, пешеходцем недостойным

С трудом свершив вы путь святой,

Меня стихом дарили стройным

И ложкою колесовой.

И ваш подарок берегу я,

И помню ваш веселый стих.

Хвала тем дням! Вдали кочуя,

И вы не забывали их.

Сменилось всё; жилец чужбины,

С тех пор поведали вы нам

Ваш переход чрез Апеннины

К италиянским берегам.

Но той страны, где сердце дома,

Неколебимы в нем права:

И вы, услышав: «Ессе Roma!»[30]

Вздохнули, может: «Где Москва?»

И снова к ней с любовью детской

Пришли вы после тяжких лет,

Не тот певец уж молодецкой,

Но всё избранник и поэт;

Но всё на светские волненья

Смотря с душевной высоты;

Но веря в силу вдохновенья

И в святость песни и мечты;

Но снов младых не отвергая,

Но в битве духом устоя.

Так пусть и я уже другая,

Но не отступница и я.

Заговоря о днях рассвета

И нынче вспомнив о былом,

Пусть праздник именин поэта

Сердечным встречу я стихом.

Май 1844

Дума

Сходилась я и расходилась

Со многими в земном пути;

Не раз мечтами поделилась,

Не раз я молвила: «Прости!»

Но до прощанья рокового

Уже стояла я одна;

И хладное то было слово,

Пустой отзыв пустого сна.

И каждая лишала встреча

Меня призрака моего,

И не звала я издалеча

Назад душою никого.

И не по них мне грустно было,

Мне грустно было по себе,

Что сердца радостная сила

Уступит жизненной судьбе;

Что не нисходит с небосклона

Богиня к жителям земным;

Что все мы, с жаром Иксиона,

Обнимем облако и дым.

Мне было тягостно и грустно,

Что лжет улыбка и слеза,

И то, что слышим мы изустно,

И то, чему глядим в глаза.

И я встречаю, с ним не споря,

Спокойно ныне бытие;

И горестней младого горя

Мне равнодушие мое.

Июнь 1844

Москва

День тихих грез, день серый и печальный;

На небе туч ненастливая мгла,

И в воздухе звон переливно-дальный,

Московский звон во все колокола.

И, вызванный мечтою самовластной,

Припомнился нежданно в этот час

Мне час другой, – тогда был вечер ясный,

И на коне я по полям неслась.

Быстрей! быстрей! и у стремнины края

Остановив послушного коня,

Взглянула я в простор долин: пылая,

Касалось их уже светило дня.

И город там палатный и соборный,

Раскинувшись широко в ширине,

Блистал внизу, как бы нерукотворный,

И что-то вдруг проснулося во мне.

Москва! Москва! что в звуке этом?

Какой отзыв сердечный в нем?

Зачем так сроден он с поэтом?

Так властен он над мужиком?

Зачем сдается, что пред нами

В тебе вся Русь нас ждет любя?

Зачем блестящими глазами,

Москва, смотрю я на тебя?

Твои дворцы стоят унылы,

Твой блеск угас, твой глас утих,

И нет в тебе ни светской силы,

Ни громких дел, ни благ земных.

Какие ж тайные понятья

Так в сердце русском залегли,

Что простираются объятья,

Когда белеешь ты вдали?

Москва! в дни страха и печали

Храня священную любовь,

Не даром за тебя же дали

Мы нашу жизнь, мы нашу кровь.

Не даром в битве исполинской

Пришел народ сложить главу

И пал в равнине Бородинской,

Сказав: «Помилуй, бог, Москву!»

Благое было это семя,

Оно несет свой пышный цвет,

И сбережет младое племя

Отцовский дар, любви завет.

1844

Бутырки

«Преподаватель христианский…»

Преподаватель христианский, –

Он духом тверд, он сердцем чист;

Не злой философ он германский,

Не беззаконный коммунист!

По собственному убежденью

Стоит он скромно выше всех!..

Невыносим его смиренью

Лишь только ближнего успех.

Около 1845

К ***

В толпе взыскательно холодной

Стоишь ты, как в чужом краю;

Гляжу на твой порыв бесплодный,

На праздную тоску твою.

Владела эта боль и мною

В мои тревожные года;

И ныне, может, я порою

Еще не вовсе ей чужда.

Зачем, среди душевной лени,

Опасной тешиться игрой?

К чему ребяческие пени,

Желанье участи другой?

Молчи, безумная! Напрасно

Не вызывай своей мечты!

Всё, что ты требуешь так страстно,

Со вздохом бросила бы ты.

Не верь сладкоречивой фее,

Чти непонятный произвол!

Кто тщетно ищет, не беднее

Того, быть может, кто нашел.

Октябрь 1845

Три души

Но грустно думать, что напрасно Была нам молодость дана.

В наш век томительного знанья,

Корыстных дел

Шли три души на испытанья

В земной предел.

И