Конечно, красили яйца разными красками и даже шелухой от лука. Устраивали «катки» с горки – чье яйцо самое крепкое? Само собой разумеется, каждому хотелось поплутовать, прокатить деревянное яичко, но жульничество считалось позорным, даже запрещалось катать утиные яйца с более прочной скорлупой.

Иногда к Шмелевым приезжали знакомые. Шмелевы были гостеприимны, но не принимали «встречного и поперечного», боялись «большевиков». Похищение генерала Кутепова стояло у всех в памяти.

Мне помнятся Серовы, Деникины, Карташовы, профессор Кульман[24] с супругой, очень строгие, я их немного боялся.

Воспоминание о нем почему-то связано у меня со старой азбукой К. Ушинского «Родное слово», тоненькой маленькой бурой книжонкой – я храню ее как реликвию – конечно, с буквами «i», «ъ», «ѣ» и со страшными списками «бѣлый, бѣдный, блѣдный, бѣс …», которые надо было знать назубок, чтобы не получить кола с другими неприятными последствиями. Про ижицу «ѵ» я только слыхал по бывшей детской поговорке «ижица к попе близится», иными словами, того, кто напишет «мѵро» без ижицы, по тогдашним воспитательным правилам, ожидает порка и, как говорилось: «верба бѣла бьетъ за дело, верба красна бьетъ напрасно, верба хлестъ бьетъ до слез». У дяди Вани и тети Оли физические наказания были абсолютно исключены. Дядя Ваня сам много выстрадал в детстве, после смерти отца. Тогда за шалости детей поручали кучерам и жестоко секли вожжами. Мне это рассказывала тетя Оля, сам дядя Ваня не любил об этом вспоминать.

Навещали Шмелевых и другие писатели, журналисты, бывшие военные и др., но тогда взрослые меня мало интересовали и я даже позабыл их лица и имена.

Тетя Оля по этому случаю пекла особые пироги, подавала варенье к чаю, чай специальной марки, назывался «kousmi the, на русский вкус», на пакете был изображен самовар и, кажется, тоже улыбался какой-то усатый господин в рубахе, опоясанный кушаком.

Много еще воспоминаний, отражающих более или менее четко счастливую и печальную действительность, а может быть только детские грезы.

Так, например, жил на втором, а может быть и на третьем этаже какой-то таинственный князь, кажется по имени Волконский. Дядя Ваня о нем отзывался с большим уважением. Меня поразило то, что у князя хранилась вся его корреспонденция, упорядоченная так, что он мог сразу же найти любое письмо. Мне тоже захотелось так разложить по папкам мои письма. Но на практике это оказалось слишком «сугубой наукой»…

Как во всех семьях случалось, что муж с женой спорили, и я научился словам, неподобающим моему возрасту. Но, как говорится: «милые ссорятся – только тешатся». Так получалось у тети Оли и у дяди Вани.

Конечно, после кончины тети Оли, жизнь совсем изменилась. Тетя Оля, можно сказать, была «душой квартиры». Без нее квартира опустела, потускнела, посерела. Дядя Ваня развесил по стенам разные увеличенные снимки с тетей Олей и с другими знакомыми, среди которых – Серовы, Поповы, Деникины.

Мы ездили на кладбище «Sainte Geneviéve des Bois», с утра на целый день. Надо было добраться до центра Парижа, на площадь Denfert Rochereau, там садиться на специальный автокар и долго катить по предместьям Парижа. Об этом расскажу в другой раз.

Закончу я эту беседу, личным воспоминанием, которое лежит у меня камнем на душе – последний жизненный завет.

Как всем детям, мне случалось «разводить капризы» по пустякам. Тетя Оля всегда с большим терпением и лаской их переносила. Раз я особенно раскапризничался и как всегда уехал спать к маме на rue Chevert.

Когда на следующий день я вернулся, тети Оли уже не было в живых.

Милая Юличка,

Доехали хорошо. Сняли более удобное помещение – 3 комн, кухня, при ней большая к-та столовая с камином-жерлом в рост человека, с мебелью и посудой. Только вот нет пост. белья. Все наше у тебя заперто, а ключ Оля увезла (если успеешь только, а то обойдемся). Просит тебя прислать простыню нашу – в тв. чулане в нее завернуто тепл. одеяло. Простыню заверни в как-ниб. тряпку – тряпка пойдет на вытирание посуды. Живем соверш. одни. Никуда не ходили еще, дождь был все время. Воздух – морской и сосновый. Леса кругом, песок белый. Тишина. Бурчак был очень любезен, встретил нас, место напоминает Подмосковье, г-ниб. под Серпуховым. Условия для работы – лучше не придумаешь. Вопрос – удастся ли снять на июнь-сентябрь. Еще не говорил с управляющим. Цена за май-июнь 175 fr. в месяц. Но дальше, если только не сдано, – д.б. в 2 раза дороже. А переезжать еще – сил нет. Сегодня решим. Перед нами – озеро, которое уходит каждые 6 часов – воздух – живое море.

Еще никуда не ходили. Итак у нас: 2 хор. спальни, 1 б. столовая-салон, электричество. Работать буду в своей большой спальне. Внизу (мы на 2-м этаже) – автомоб. гараж пустой, и уборная с водой. Комнаты высокие потолки сосновые, как и пол. Особенно хороша дорога из Labenne Hossegor. Поезд пришел в Labenne в 11 ч. утра. Через 5 мин. – пошел «детский» паровичок с 2 вагончиками. Билет до Hossegor (2-ая станция) – 1 fr. 50 st. Если поедешь помни: Labenne – вторая остановка после б. ст. Dax. А то можно проскочить. Не увидишь по времени. В Dax приходит в 10 ч. или около. Сижу сейчас – ни звука, только петухи поют. Под окнами сосны. Пожалуйста, скажи Mme Guerin – когда письма будут – чтобы переменила adresse: Chalet Bernard, Hossegor – Svorts, Landes. Не забудь. От станции – 5 мин., от лавочки – 3 м. Народу совсем не видно.

Целуем Ивуна – крепко. Христос с вами. M. Rene – кланяйся.

Пока я доволен. Лишь бы не пришлось уезжать. Найти помещение очень трудно – на сезон очень дорого!

Напиши о себе. Так вот – на эти два месяца по 1 июля обеспечены, а там – пока не знаем. На это время ты можешь приехать с Ивуном. Сообщи, куда тебе писать.

10 июня 1924 г.

Милая Юля, Ивун спит. Интересно от кого ты слыхала, что Ив. Ал. получает 2 т. от Розенталя? Не ошибка ли? Он и Мер. когда-то получали по 1 т. в мес., но вышла гадость, дерзость даже со стороны – мне сам Ив. А. рассказывал, – и Они отказались. Вряд ли что получает.

Это очень пикантно!

Если есть некот. возможность, приезжай на ск. можешь. Тебе жизнь здесь ничего не буд. стоить – выдержим, – только дорога. Впрочем – тебе видней. Нового ничего не написал (все Кам. Век мучил), но буду (да еще цветы! С Ивуном мы завязали с садами – огородами).

Нельзя ли с Над. Мих. послать мне чернил Encre Ideal Woterman? Pour Stila? (марка глобус). Черные. Я свои испортил – развел водой! Сад-огород – не узнаешь!

Твой Дядя Vanja.

Опять Кошкин Дом отодвигается серией очерков (Сидя на берегу). Вступление напечатал в «Возрождении» (нов. газета).