влияют на её жизнь, но способны лишить семьи. Теперь Ена внимала каждому слову, стараясь понять услышанное, сопоставить с учениями наставников.

– Давай оставим Визну, отец? Вернёмся в Сечень. Я едва помню наш дом, – с незнакомой горечью признался Зоран.

У Ены сильнее заколотилось сердце. Слушая рассказы Зорана о белокаменном Сечене с просторным княжеским двором и сиреневым садом, Ена не раз представляла, как посетит город князя Яреша и его сыновей. Она никогда там не бывала, и всё же в груди щемило, как от воспоминаний о родном доме. Ей нравился Злат – может, она даже была в него влюблена, но при мысли о жизни в Сечене внутри всё сжалось от надежды, тело захватила дрожь предвкушения. Ей так хотелось, чтобы князь согласился, чтобы велел вещи собрать.

– Мы не можем. Нельзя всё бросать, когда столько всего сделано. – Ена не видела Яреша, но разобрала в тоне, что ему самому сказанное не по душе.

– Сам-то ты веришь, отец, что из Злата получится тот царь, которого вы себе вообразили? – раздражённо бросил Зоран.

Ену всё сильнее изумляла откровенность княжича. Раньше ей казалось, что он едва ли не лучший друг Златомира. Зоран и Рокель всегда были рядом: друзьями, помощниками и телохранителями. Не с самого детства, но с каждым годом становились ближе и неразлучнее. Буквально всё делают вместе.

Если не считать этого похода.

Ена нахмурилась. Происходящее показалось ей неправильным. Почему защищать территории своего же княжества не отправился Креслав? Если же не он, то Златомир или младший сын князя Даврит могли поехать вместе с Ярешем. Даврит младше Рокеля, но уже считается мужчиной. Могли взять в поход, но не подвергать опасности, держа подальше от боевых действий. Чем дольше Ена размышляла, тем больше вопросов без ответов рождалось в голове.

Как о князе о Креславе говорили разное, недовольные были всегда, но хорошего припоминали много. И всё же Ена знала, что по сравнению с Ярешем он недостаточно смел: не желал взваливать на себя больше ответственности, чем требовалось. Поэтому чаще рисковал Яреш, как ближайший друг и советник великого князя. Каждое волевое решение Яреша воспринималось боярами и другими приближёнными Креслава в штыки, то его обвиняли в безрассудности, то в глупой смелости, но в итоге почти каждый закон и начинание Яреша приносили пользу Визинскому княжеству и Креславу, однако нередко оборачивались против бояр, состоящих в Боярской думе. И, разумеется, им не нравилось терять власть и влияние на Креслава.

– Не тот, на которого мы в молодости надеялись, – согласился Яреш. – И всё же он поумнеет, если Креслав посидит на царском троне хоть несколько лет, чтобы показать сыну пример и настроить управление, иначе мы погрязнем в междоусобицах.

Погодите.

Царь?

Ена оцепенела, понимая, что это значит.

Несмотря на наличие собственного княжества, Яреш искренне помогал Креславу подготовить всё для упразднения разделения территорий на удельные княжества, чтобы создать единодержавие во главе с царём.

– Мы так и так погрязнем в междоусобицах, – проворчал Зоран. – Сейчас бунтуют только Одольское и Никоновское княжества, если же объявить об объединении, то воспротивятся ещё и северные, и западные. Наш родной Сечень окажется в тисках. Его сметут в первую очередь. Поддержишь Креслава, и все удельные князья на нас ополчатся.

– Поэтому я и предложил создать из них отдельный княжеский совет при царе.

– И этим предложением сплотил против нас Боярскую думу, которая поняла, что имеющуюся власть и влияние на царя теперь им придётся делить с княжеским советом. Что ни сделай, какую проблему ни возьми, во всём обвиняют нас, отец.

Яреш невесело хмыкнул:

– Всем хочется найти козла отпущения, Зоран. Но я своих сыновей растил смелыми и мудрыми и не поверю, что вы струсили перед трудностями, о которых и раньше знали.

– Дело не в трусости, отец, – встрял Рокель. – А в том, что ты гонишься за несбыточным. Ты всегда говорил о двух путях. Либо поддержать великого царя, либо удельных князей, но Зоран говорит о третьем: оставить эти склоки, вернуться в Сечень и в первую очередь позаботиться о наших людях. Раньше нам тоже казалось, что всё возможно, но нельзя вылечить больного, не желающего слушать лечца.

– Это ты про себя? – пожурил Яреш.

Ена зажала рот, чтобы не засмеяться. Зоран поддержал замечание отца тихим смешком.

– Очень смешно, – обиженно пробубнил Рокель. – Мне наказали лежать, и я лежу, а Ена вообще пригрозила щелбанами, если встану. Говорит, пока нас не было, орехи колоть ими научилась.

К смеху Зорана присоединился Яреш.

– Да какие там орехи с её-то тонкими пальчиками, – фыркнул Зоран.

– Вот зря не веришь! Я бы поостерёгся! Мне она два щелбана влепила, думаю, синяки завтра появятся! – продолжил возмущённо причитать Рокель, на что получил лишь новые беззлобные насмешки от близких.

Ена закатила глаза, но улыбка осталась на губах.

– Говоря о Ене… – серьёзным тоном начал Зоран, и всё веселье испарилось, Ена и вовсе дыхание задержала, прислушиваясь. Княжич прочистил горло. – Плохое у меня предчувствие про этот пир, отец. Уже доложили, как часто Злат к ней наведывался в наше отсутствие, видел я через окно, как он привёз её на своём коне. Все приличия он нарушает, прекрасно зная, что делает. Передали мне, что судачат в городе о Ене как о возможной невесте Злата.

– Знаю. Мне тоже доложили, – тихо согласился князь.

Ена нутром ощутила западню, тело напряглось, взгляд лихорадочно заскользил по расписным стенам в поисках невидимых пут. Ей захотелось уйти, всё подсказывало, что не всё ей стоит знать и слышать, однако ноги к полу приросли.

– Я уверен, что Креслав захочет обсудить с тобой их союз, – с нажимом высказался Зоран.

– Пока Ена официально безродная, их брак невозможен.

– Хорошо, помни о данном слове, отец. Ты поклялся, что не станешь признавать её своей дочерью. Обещал, что не дашь ей титул княжны сеченской.

Ена оцепенела, а затем покачнулась. Ногти заскребли по стене, когда она уцепилась за неё, чтобы не рухнуть. Она ожидала разного, но не услышанного откровения. Она помнила детскую ненависть Зорана, как бы ни пыталась, не могла забыть его взгляд, когда Ефта выбирала её вместо своих сыновей, и всё же…

Ена думала, что старая неприязнь прошла. Она не была настолько наивна, чтобы решить, что Зоран видит в ней сестру, то, что ей позволили жить, ни в чём себе не отказывая, уже немыслимая щедрость от князя, и всё же…

Ена ощутила, как ком в горле начал душить, на языке появился привкус слёз, но она торопливо заморгала, запрещая себе плакать. Она не имела права обладать тем, что получила, и тем более не имела права требовать большего, особенно если дело касалось чувств. Зоран