уже не было. Люди и линдвормы истребили друг друга. Я видела изломанные тела тех и других; сквозь кости проросла трава. В лесу остались только звери — и я, недавно очнувшаяся растерянная линдвормица. Существ, подобных мне, больше не осталось, я была одна. А этот замок… Когда я нашла его, время в его покоях словно застыло. Много человеческих жизней прошло с тех пор, как кто-то сидел на этих стульях. Никто не варил мясо в котлах на кухне. Никто не прикасался к игрушкам. Замок был словно склеп: следы жизни человеческой здесь иссохли и подёрнулись слоем пыли. Я решила остаться. Я вымела пыль и паутину, зажгла свечи в люстрах. Осторожно попробовав свои силы, я убедилась, что не потеряла волшебный дар. Звери лесные сделались моими слугами… я больше не была одна.

Индра улыбнулась, и вид у неё больше не был такой страдальческий. Она словно избавилась от малой толики своего ужаса.

— Мы живём здесь уже давно — я, моя дорогая Брунхильда и её муж. И конечно, Рыжий Хвост, Чернокрыс и лесничий. Люди исчезли, но после них остались домашние животные. Большинство погибло от голода в стойлах и на привязи. Но иные выжили и научились существовать в лесу. Мою корову по кличке Простокваша, козу Козицу, курицу Несушку — всех их загнал ко мне во двор лесничий. Скотник Гримбарт с любовью ухаживает за ними. Так что у нас бывают и сыр, и блины, а по вечерам — малина со сливками. Разве мы этого не заслужили?

— Конечно да! — сказали мы с Иммером, потому что так и думали.

Индра помолчала и погладила Иммера по голове.

— В ночь, когда мы запалили костёр из луков и стрел, я обрела покой. Помню, я смотрела, как языки пламени тянутся к небу, и думала, что сумела преградить путь своему страху. Мне никогда больше не будет страшно, говорила я себе. Я линдворм, я самопровозглашённая королева этих мест. Я никогда ни перед кем не стану дрожать. — Она вздохнула. — Но, бывает, я всё-таки дрожу, когда вспоминаю тех мужчин и женщин с луками и стрелами. Мне кажется, что если бы люди не придумали оружие, то жизнь в нашем лесу была бы совсем другой.

Иммер долго молчал, сидя у неё на коленях — щёки у него блестели от мёда, — а потом сказал:

— Какие они были злые, что стали стрелять в вас. По-моему, в мире для всех есть место, а не только для людей.

Индра рассмеялась. У неё были маленькие загнутые назад клыки — и как я их раньше не заметил?

— Брунхильда, это же чудесно! — воскликнула она. — Стоит весна, а прелестное создание, что сидит у меня на коленях, ведёт такие речи, что дух захватывает от восторга!

— Да, ваша милость, как есть чудеса расчудесные, — закудахтала Брунхильда.

— Я тоже считаю, что в мире всем есть место, — выпалил я. А вдруг королева решит, что мне нравится, когда люди пускают стрелы во все стороны и убивают других?

Индра спустила Иммера на пол и, извиваясь, поползла к двери.

— Вот и хорошо, — ответила она. — Я и не сомневалась, что вы оба добросердечные, щедрые создания. Ну а теперь ни я, ни моя служанка не станем больше вам мешать. Играйте, веселитесь, а если вам что-нибудь понадобится — пообещайте, что сразу же скажете мне.

Мы пообещали, и Индра с Брунхильдой ушли. Мы с Иммером остались в детской одни.

Я облизал мёд с пальцев и стал разбирать кукольную одежду. Но Иммер подошёл к окну и долго стоял там, о чём-то раздумывая.

— Почему Индра решила усыновить нас, если не любит людей? — спросил он наконец.

— Она только взрослых не любит, у которых луки и стрелы. И потом, она же не может родить сама.

— Почему не может?

— Ты сам понимаешь. Чтобы получился ребёнок, нужны двое — мама и папа. А Индра — единственный оставшийся на земле линдворм, так что у неё ничего не выйдет.

Иммер крепко задумался, а когда наконец понял, что я имел в виду, то просто произнёс: «А-а-а!» — и вернулся к ящику с кукольной одеждой. Мы стали перебирать все эти курточки, штанишки и шарфики. Я всё думал про детей, которые жили здесь в прежние времена. Может, любимой игрушкой девочки была как раз та кукла, которую я усадил себе на колени? Может, она тоже часто сидела на полу и переодевала куклу? И будто против воли ковыряла пальцем стежки кукольного рта, и они в один прекрасный день распустились.

А вдруг её мама и папа были среди тех страшных людей, которые затеяли войну? И девочка, может быть, слышала их вечерние разговоры, знала, что они обсуждают, что они выйдут с луками и стрелами и станут убивать.

Меня от всего этого снова пробрала дрожь. Я отыскал красивое платье — жёлтое, как львиная шкура, со стеклянными пуговками — и нарядил в него свою куклу. Продевая ручки в узкие рукава, я думал: как же хорошо, что во всём густом лесу не осталось ни одной женщины и ни одного мужчины, ни одного лука и ни одной стрелы.

Лесничий

Теперь мы с Иммером только и делали, что играли. С утра до вечера мы возились с куклами, мраморными шариками, деревянными зверушками и настольными играми. Ещё в прятки и пятнашки играли, или бегали наперегонки кругами по замковому двору. Стоило нам захотеть — и Брунхильда несла поесть: если не бутерброды с мёдом, то конфеты или орехи, а в столовой зале на обед мы получали лебединый паштет, свиное сердце или заячью ногу в желе. Конечно, иные блюда были на вкус странноватыми, потому что Брунхильда училась готовить сама, но обычно мы просто пальчики облизывали.

Однажды утром Чернокрыс пришёл проведать нас, когда мы только-только встали, и я спросил, нельзя ли погулять в лесу, потому что там мы не были со дня своего появления в замке.

— Её милость желает, чтобы вы ни при каких обстоятельствах не ходили в лес одни, — объявил крыс. Хвост у него наконец зажил, и повязка исчезла. — Бог мой, бог мой, она так боится за вас.

— А если ты пойдёшь с нами? — спросил я.

Чернокрыс пронзительно и как-то беспокойно рассмеялся.

— Будь я большим и сильным, меня вполне хватило бы, — ответил он. — Но нам лучше найти кого-нибудь ещё. Кого-нибудь, кто лучше защитит вас от лесных опасностей.

— Каких ещё опасностей? — спросил Иммер.

— От диких зверей, мой юный друг, от диких зверей. — Крыс серьёзно посмотрел на него. — Знал бы ты, сколько