Джослин поднял голову и стал рассматривать их всех с неподдельным интересом.

– Да?.. – вопросительно посмотрела на него Пейдж.

– Бедный Джо, – вздохнула Манхэттен. – Боюсь, он от нас приуныл.

– Вовсе нет, – запротестовал он. – Просто… Вы все такие…

– Голодные?

– Обпившиеся дрянного кофе?

– По горло сытые почками?

Джослин достал из кармана свой двуязычный словарик, полистал его.

– Осиянные.

– Осиянные? Такого комплимента мне еще никто не говорил.

– Кто-то верит в Бога, – заявила Шик. – А я верю в розовую норку, в бриллиантовые колье, в икру и в мое имя, выгравированное золотом на одной из четырехсот тринадцати вешалок клуба «Сторк».

– А мое имя будет светиться миллиардом лампочек на фасаде театра «Новый Амстердам», – сказала Пейдж. – Но я согласна и на икру, если это будет икра слона.

– А я, – подхватила Урсула, приступая к третьему яйцу, – спою когда-нибудь I’ve Got You Under My Skin, и полетят пробки из бутылок шампанского и деньги с банковских счетов продюсеров Бродвея.

– А я, – парировала Шик, – буду всем рассказывать про тебя, ту самую, что разорила все клубы Нью-Йорка.

С лестницы донеслись два тонких голоса. Вошла Хэдли, рядом с ней подпрыгивал, держась за ее руку, светловолосый мальчик.

– Привет, девочки. – Тут она заметила Джослина. – О, я хочу сказать, привет всем. Иди садись, Огден. Кофе еще горячий?

– Он кипел сто восемнадцать раз, – весело отозвалась Эчика. – Единственное, в чём нельзя этот кофе упрекнуть, – он не холодный.

Малыш выпустил руку Хэдли и нырнул прямиком под стул Урсулы. Джослин с надкушенным тостом в руке наклонился полюбопытствовать. У ног Урсулы лежало что-то вроде мохнатой подушки – из-за стола ее не было видно, – которую Огден тотчас обхватил обеими ручонками. Из подушки высунулся розовый язык и лизнул ему щеку.

– А я и не заметил, что там собака, – сказал Джослин.

Это была та самая псина, которую он видел вчера в корзинке в комнате отдыха на втором этаже.

– Но учуять должен был, – хмыкнула Шик, потеребив пальцем ноздрю.

– Его зовут № 5. Именно из-за, хм, запаха.

– Мой песик не воняет, – возмутилась Урсула. – Его зовут № 5, потому что это были любимые духи моей бабушки.

– Ну, кто пойдет со мной в театр Дороти Гиш? – вмешалась Пейдж.

– Эхм… – нерешительно начал Джослин. – Я не знаю, где это – театр Дороти Гиш, но мне очень хочется посмотреть город.

– Пошли вместе? – предложила Манхэттен. – «Рубиновая подкова» совсем рядом с Дороти Гиш, я провожу вас.

– Мне надо сначала перенести вещи, – замялся он. – Миссис Мерл обещала мне комнату в подвале.

– Подвальную студию? – воскликнула Урсула. – Везет же тебе, Джо.

– Всем хочется там жить, – подтвердила Шик. – Потому что есть вход с улицы, you see? Это позволяет кое-какие… вольности. Миссис Мерл всегда отговаривалась, что там-де беспорядок.

Джослин договорился встретиться с Манхэттен и Пейдж на крыльце, после того как устроится на новом месте. Пейдж пошла собираться, на ходу наградив его дружеским тычком в бицепс. Ресницы ее захлопали, как у куклы.

– Мне очень нравятся ваши глаза. Вы ничего не имеете против?

Она захихикала и скрылась за дверью.

В сад можно было выйти через кухню, где Джослин застал Черити над полной раковиной грязной посуды, в обществе Бетти Грейбл, принюхивающейся к оставшимся от завтрака блинчикам.

– Черити, а вы не собираетесь попробовать себя в шоу-бизнесе?

Она взбаламутила жирную воду.

– Нет уж, дудки. У меня-то в голове не пусто. Мое дело – помогать Истер Уитти по хозяйству и на кухне.

Подняв руку, она откинула с лица прядь волос и попутно шлепнула Бетти Грейбл. Джослин подумал, что надо бы сказать ей что-нибудь приятное. Девушки совсем заклевали ее за кофе.

– Тосты были очень вкусные.

Порозовев, она утопила чашки и блюдца в мыльных волнах. Конский хвостик запрыгал с плеча на плечо.

– Делов-то – нажать кнопку на тостере.

– А моя мама жарит хлеб в духовке. Во Франции тостер – роскошь. Я хочу сказать, не в каждом доме есть.

– Тогда вы правильно сделали, что перебрались к Дяде Сэму.

Миссис Мерл в садике энергично орудовала секатором, изо рта ее вырывалось приглушенное окном «у-у-ух».

– Пока, Черити, до скорого.

– Всего хорошего, мистер Джо.

Он толкнул дверь, та открылась с трудом, захрустев гравием.

– Хорошо спали? – приветствовала его миссис Мерл и, сняв резиновые перчатки, повесила их прямо на ядовитые цветы олеандра. – Комната готова, Истер Уитти только что закончила. Я провожу вас?

Он пошел за ней через садик, ослепивший его яркой, почти светящейся желтизной листьев. Соседний дом был копией «Джибуле», только потемнее и с эркерами.

– Здесь живет мистер Беззеридес, вдовец, с дочерью. Он изрядный… гм, чудак, но в общем славный.

В том, как она произнесла «изрядный» и «в общем славный», слышалась нотка порицания. Джослин задумался о пределе, за которым становятся чудаком в восприятии Селесты Мерл.

Аллея шла вокруг дома. Уличные шумы приближались. Очень скоро они оказались у калитки, выходившей на улицу, застроенную домами прошлого века из бурого песчаника.

Миссис Мерл аккуратно оторвала от стены листовку с призывом Дьюи президент!, затем еще одну, Трумэн президент! – и выбросила их в урну на столбе у перехода.

От тротуара и калитки несколько ступенек вели вниз, к двери рядом с полукруглым окном, расположенным на уровне их колен.

Джослину подумалось, что лучше было бы всё-таки поискать другой пансион, чем жить в яме, но миссис Мерл уже открыла дверь.

Еще одна коротенькая лестница внутри – и он оказался, против всяких ожиданий, в просторной и светлой комнате. Кирпичная стена была выкрашена белой краской, плетеный коврик согревал холодный каменный пол. Конечно, чтобы посмотреть на улицу, надо было задрать голову, зато по обе стороны окна, имевшего необычную и аристократичную форму полумесяца, были присобраны занавески в скромных цветочках, и, разумеется, покрывало на кровати оказалось точно таким же.

Мебели было много, но в этой огромной комнате места между ней оставалось более чем достаточно.

– Истер Уитти натерла пол, всё почистила.

Действительно, запах мастики забивал духи миссис Мерл (тот самый интригующий аромат бабушкиного сундука). Круглый столик на одной ножке был близнецом того, на котором отплясывает Фред Астер в фильме «Ты никогда не была восхитительней».