Скоро показалось большое красивое строение. Жору приятно удивила ухоженность зданий и всего участка.

Охранник в будке с интересом наблюдал за приближающейся машиной. Жора затормозил перед шлагбаумом. Он смотрел на охранника, ожидая, когда тот выйдет. Охранник, не желая морозиться, ждал клиента в будке. Первыми нервы сдали у охранника, и он вышел к машине.

Немного опустив стекло, Жора протянул купюру.

— Пропуск забыл заказать.

Равнодушно взяв купюру, охранник вернулся в будку. Шлагбаум неспешно поднялся. Жора въехал на территорию. Он решил сначала пойти официальным путем. Узнать о местонахождении Ленчика, представившись двоюродным братом.

Затормозив перед ступенями подъезда, Жора несколько секунд сидел, нервно потирая руки в перчатках. Он волновался. Ради встречи с Ленчиком он бросил работу, просидел почти неделю в исконно русской деревне без особых удобств, и теперь…

Открыв дверцу, Жора взбежал по ступенькам, взялся за медную ручку высоких дверей. Нервно оглядевшись, он потянул дверь на себя… И краем глаза прочел табличку на стене: «Госфильмфонд России. Архив»… Это как же? Это что же? Это он куда приехал?

Не решив, заходить в здание или возвращаться в машину, Жора держал полуоткрытой тяжелую дверь.

Напротив него встал охранник в темно-синей форме и смотрел благожелательно, как смотрят работники правоохранительных органов на «своих» работников культуры.

— Холодно, между прочим. Заходите. Вы в основной фонд или по спецзаказу работаете?

Обойдя охранника, Жора вошел в просторный холл.

В центре холла усиленно терла пол уборщица с сердитым лицом. Мимо ходили с деловым видом женщины очень-очень среднего возраста, в юбках и мохеровых кофтах времен забытого развитого социализма. Иногда их обгоняли молоденькие девушки, одетые супермодно.

Обернувшись к охраннику, Жорик уточнил:

— А где дурдом?

Он недооценил акустику старого холла. Шепот троекратно отскочил от холодных стен и рассыпался по помещению, разлетаясь дальше, по всему зданию.

Мимо проходящие женщины остановились, с радостью глядя на Жору.

— Дурдом прямо тут! — громко объявила уборщица, громыхнув пластиковым ведром. — Вот он, санитар-охранник, а вон пациентки бегают, зар-разы.

Услышав привычный диалог, сотрудницы синхронно улыбнулись и пошли по своим делам, а уборщица продолжила тереть пол.

Охранник показал Жоре на письменный стол у входа, на котором лежала стопка бумаг и несколько карандашей. Взяв верхний лист, он начертил длинную схему.

— Не знаю, кто из советских литературных классиков написал о том, что психушка находится в Белых Столбах, но лет тридцать нас мучают наездами и посещениями. А это совсем не тут, не в Белых Столбах. Психушка находится на станции Столбы по Курскому направлению, в Чеховском районе, отсюда в ста с лишним километрах.

— Ничего себе крючок сделал. — Жора постучал пальцем по листку, на котором охранник нарисовал схему. — И как же мне отсюда?

Дождавшись человека, желающего с ним общаться, а не пролетающего мимо со снисходительным кивком, охранник с удовольствием рассказывал:

— Выезжаешь из ворот, возвращаешься на станцию, а дальше по схеме. Вот, я тебе нарисовал.

Он передал листок Жоре.

— Держи. А сколько ты на въезде дал? — Вопрос был задан профессиональным тоном.

— Ничего не давал. — Жора внимательно смотрел на схему. — Я через забор перелез. Спасибо тебе за внимание.

Пожав руку охраннику, Жора вышел из здания.

Боясь замерзнуть, он в три прыжка сбежал со ступенек и оказался у машины.

— Эй! — Охранник у входных дверей улыбался. — А автомобиль ты в руках держал, когда через забор лез?

— Нет, — Жора открыл дверцу. — Она сама перепрыгнула.

* * *

Утром не хотелось вставать, шевелиться и вылезать из-под теплых одеял. Но заснуть все равно бы не удалось. Нина в ожидании моего братца копошилась с пакетами, укладывая вещи. В палату постоянно заглядывали то медсестры, то пациенты из соседних палат.

Встав, я увидела над раковиной заново повешенное зеркало, без энтузиазма взглянула в него. Радости собственное отражение не доставило. Синяк расцветился дополнительными желтыми и зелеными оттенками, нижние веки подчеркивались фиолетовыми разводами. До распухшей переносицы было больно дотрагиваться, левая сторона лба и висок желтели неприятным цветом, затылок глухо болел.

Зашедшая Антонина Георгиевна привычно оглядела мое лицо, нажала на переносицу, отчего я заскулила обиженным щенком.

— Срастается, — констатировала врач. — И вообще, ты, Маша, в рубашке родилась. И Аня тебе кстати пришлась с кровью, которой у нас хронически не хватает, и сама ты девушка здоровая, дай Бог каждому. В общем, все будет хорошо, выдюжишь.

Врач похлопала меня по плечу, и эхо похлопывания отдалось в зарастающих ребрах и в низу живота.

Врач вышла, а я прилегла на кровать, успокаивая потревоженное болью тело.

Вот когда показывают по телевизору мордобои, они же дурят людей! Это же так больно! А эти, в кино, мордуют и мордуют друг друга, да еще со смачным звуком, да по одному и тому же месту по пять-шесть раз. Это ж никакие кости не выдержат. Дать бы такому режиссеру-постановщику три раза по башке, пусть ощутит на себе всю силу своего, извиняюсь за выражение, искусства.

Я бы еще лежала и жалела себя, но неожиданно в палату ввалилась тетка в распахнутом запятнанном тулупе. Под тулупом топорщилась расстегнутая вязаная кофта, под ней — трикотажное платье фасончика «муж меня бросил двадцать лет назад».

На голове женщины пестрел разноцветный платок, второй, серый пуховый, размером со столовую скатерть, она держала в правой руке. Тут тетку кто-то подтолкнул сзади, и в палату, цокая по линолеуму копытцами, вошла здоровенная коричневая свинья. На толстой шее сверкал собачий ошейник в граненых заклепках.

— Вот, — сказала тетка, глядя прямо на меня и вытирая рукавом лицо. — Отдаю. Откупиться у меня денег нет, а она у меня самое ценное.

— Да вы что? — Я взмахнула обеими руками. — Вы о чем?

Свернув на рукаве тулупа серый платок, чтобы он не волочился по полу, и как бы произведя особое действо, женщина облегченно вздохнула.

— Свинью тебе, Маша, отдаю. Буквально отрываю от сердца.

«Оторвыш» уселся на толстую попу и с любопытством оглядывался. Я признала в хрюшке ту самую особу, которая приходила к нам под окно.

— Свинюшка, надо признать, красивая, но куда я ее дену?

Тетка меня не слушала. Она села на корточки и поцеловала свинью во влажный пятачок.

— Она такая умная! А красавица! — Кряхтя, тетка Полина встала с корточек. — Это за то, Маша, что ты меня в тюрьму не посадила.