Гитлер воздавал ему по заслугам, и Гиммлер поднимался по лестнице партийной иерархии: в 1925 году он стал заместителем гауляйтера Верхней Баварии – Швабии, в том же году – заместителем главного пропагандиста партии, а в 1927-м – заместителем рейхсфюрера СС. За несколько лет нерешительный, не имеющий цели в жизни студент превратился в фанатичного приверженца Гитлера, поражавшего фюрера выдающимися организаторскими способностями. Но одна только оргработа Гиммлера не удовлетворяла. Он желал быть наставником и воспитателем, мечтал вывести партию и нацию к «истинным источникам жизни».

Долговременное пребывание в сельских краях Нижней Баварии сделало для него неодолимо притягательной философию «крови и почвы». С самого нежного возраста благодаря своему романтическому восприятию истории Гиммлер привык видеть в крестьянстве первоисточник народной силы. Позже он заявлял: «Человек на своем собственном участке земли – вот источник мощи и становой хребет национального характера германской нации». Он говорил, что «по происхождению, крови и характеру я и сам тоже крестьянин». Гиммлер не мог себе представить великих людей истории иначе, как выходцами из крестьянства. Своего любимого героя, саксонского короля и покорителя славян Генриха I Птицелова (876–936) он тоже причислял к «крестьянской знати народа».

После университета, околдованный народнической пропагандой, он рисовал себе общество будущего, построенное на простых, крестьянских ценностях. Сохранилась недатированная записка: сельскую школу он считал ячейкой государства типа «назад – к земле!»; взаимоотношения учителей и учеников там являют «картину истинной немецкой государственности» и потому должны стать предвестниками нового общества.

Учителями в этой школе, равно как и среди всего воображаемого «народа», должны быть «мастера» и их помощники обоего пола. Мужчины должны обладать «качествами вождя», они обязаны уметь распознавать «ложь и обман этого мира». А учительницам надлежит быть милыми, жизнерадостными, высоконравственными; они обладают настоящим материнским чувством и не знают недугов, свойственных современным городским женщинам. Они сильны и грациозны и с удовольствием оставляют за мужчинами право последнего слова. Домашнее тепло будет способствовать тому, чтобы эта «школа» стала духовным центром притяжения и для горожан, для поэтов и художников; домом, всегда открытым для соотечественников. Рабочие городов тоже должны иметь возможность черпать силы в этом источнике, чтобы пройти через предрассудки современности. Вот они – начала нацистской и эсэсовской общественной утопии! «Никакие ценности, даже знания, не могут стоять выше характера и убеждений», – утверждал геополитик Гиммлер, представляя воображаемый продукт своей лаборатории – людей «со стопроцентным здоровьем, крепкой нервной системой и сильной волей, которым постоянная тесная связь со школой помогает вырасти и стать вождями своего народа».

Гиммлеру даже удалось найти единомышленников, готовых воплотить его фантазии. Они приобрели ферму в Нижней Баварии и предоставили ее в распоряжение Гиммлера. Однако надежды на то, что «найдется еще немало благородных людей, способных в зависимости от их состояния и сил материально поддержать» его начинание, оказались тщетными. «Деревенская школа будущего» оставалась игрой воображения. Тем не менее Гиммлер не отступился от идеи своей сельской утопии. В конце концов, его отец был учителем, а значит, педагогический дар должен быть и у сына. И он решил, что рожден для великой просветительской миссии, даже готов был извлечь урок из случившегося.

Поучая окружающих, Гиммлер вечно донимал их рассказами, как бы поступили предки в том или ином случае. У него всегда был наготове подходящий пример из истории, чтобы проиллюстрировать настоящее и прикинуть, чего ждать от будущего. В годы войны, по словам его массажиста и самого близкого друга Керстена, Гиммлер мечтал о мирном времени, когда снова можно будет заниматься образованием. Керстен вполне серьезно считал, что в глубине души Гиммлер предпочел бы перевоспитывать восточные народы, а не истреблять их.

Из неудавшейся затеи с «деревенской школой» Гиммлер все же извлек пользу: впервые непосредственно столкнулся с трудностями, в которых билось немецкое крестьянство. Однако сделал из увиденного весьма своеобразные выводы, очень далекие от реальности.

Крестьянский мистик Гиммлер не разглядел тяжелейший системный кризис, настигший германское сельское хозяйство после прекращения бисмарковской политики протекционизма, а может быть, и раньше. Не осознал он и настоятельной необходимости рационализации, отказа от непродуктивных мелких хозяйств. Гиммлер все воспринял совершенно иначе. Он увидел многоцветную, дьявольскую паутину с ярлыком: «Мировое еврейство». «Главным врагом крестьянства, – писал он в 1924 году, – является международный еврейский капитал, натравляющий горожан на сельское население». А происходит все это следующим образом: «С помощью спекуляций и рыночных афер еврейский капитал добивается низких цен от производителя и высоких цен при продаже. Сельский производитель, таким образом, меньше зарабатывает, а горожанин больше платит. Полученную прибыль заглатывает еврейство и его приспешники».

До «пивного путча» 1923 года евреи попадали в дневниковые записи Гиммлера как отдельные личности. Теперь они были объединены в некий общий страшный стереотип, и в каждом неарийце можно было подозревать диверсанта всемирного еврейского заговора. С этого момента евреи в сознании будущего рейхсфюрера превратились в предмет коллективного поношения. Гиммлер нашел своего врага.

В том же самом меморандуме он ссылается и на другого смертельного врага, без которого рейхсфюрер больше не сможет обойтись, – славян. «Только в борьбе со славянством, – доказывал Гиммлер, – немецкое крестьянство проявит себя и окрепнет, так как будущее лежит на Востоке… На Востоке имеются громадные территории, пригодные для обработки. Сейчас их держат крупные хозяйства. Сыновья фермеров и сельские рабочие должны переселиться туда, чтобы прекратилась практика, при которой второй и третий сыновья немецкого крестьянина вынуждены ехать в города. Расширение немецкого влияния будет способствовать тому, чтобы крестьянское население вернуло себе ведущую роль в Германии». Переселение, согласно Гиммлеру, – это также проявление немецкого национального духа: «Увеличение численности сельского населения будет также препятствовать нашествию рабочих масс с Востока. Как и шестьсот лет назад, немецкий крестьянин должен чувствовать себя призванным перед немецкой нацией бороться против славянской расы за обладание и увеличение территории святой матери-земли».

Не осознавая того, уже в 1924 году Генрих Гиммлер сформулировал два ключевых пункта программы будущих СС, дал обоснование антисемитской и антиславянской политики Третьего рейха.

Борьба со славянским «недочеловеком» и «всемирным еврейством» превратилась в идею фикс. В программе, конечно, пока отсутствовали фанатизм и псевдорелигиозный экстаз, однако в случае с Гиммлером это можно назвать точкой отсчета. Дальше политическая фантасмагория будет развиваться неудержимо.

НСДАП в тот период была еще не настолько влиятельной организацией, чтобы осуществить на практике крестьянские мечты Гиммлера, и тогда он примкнул к группе, серьезно воспринявшей его лозунг «Назад – к земле!». Это так называемые «артаманы» – народническое крыло немецкого молодежного движения, идеалисты, помешанные на «собственном клочке земли». Большинство из них не были членами НСДАП, но их вождь Георг Кестлер – был. Однако и эти молодые люди молились «крови и почве», и им были присущи антиславянские комплексы. Так, например, они планировали вытеснить польских сельскохозяйственных рабочих с земель восточнее Эльбы и заставить вернуться в Польшу.