Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы отправляемся в путь, снег прекращается. Выглядывает солнце, и я доволен своим решением. Чувствую, что все будет хорошо. Мы проведем вместе несколько чудесных часов.
Солнце меняет все вокруг. Лес оживает. Птицы поют. Крупицы снега на земле тают, впитываются в мох, как соль на ломтике помидора. Поднимается пар, словно лес решил отдышаться.
— Нам нужно прямо на запад, — говорит Туве. Она подносит к лицу правую руку, защищаясь от яркого солнца, дрожащего между деревьев.
Я киваю и плетусь рядом. Вспоминаю, что она не выносит яркого света. Затем мои мысли уносятся прочь. Как приятно идти без рюкзака, когда само солнце указывает путь!
— Сегодня будет прекрасный день, — говорю я.
— Надеюсь, — отвечает Туве.
В памяти всплывают несколько строк из стихотворения Карин Бойе. Она писала о пути и о цели. О том, что бывает путь, который и есть цель. Иногда я размышляю над этим. Многие пытались скопировать эту мысль. Создавали свои версии. Но Карин Бойе была первой, так утверждает мой учитель. Я знаю несколько строк наизусть.
Я почти все запоминаю наизусть. Не понимаю, как это получается. Строчки просто намертво приклеиваются в моем мозгу. Сейчас они подходят для нас. Я говорю об этом Туве, читаю ей отрывок:
— Что это такое? — спрашивает Туве. — Стих?
Она произносит это слово как-то снисходительно, почти презрительно. Меня это ранит. Только не ты, Туве, мой милый ангел. Ты должна понять.
— Это Карин Бойе, — бойко говорю я. — Неужели ты не слышала?
— Нет, — отвечает Туве. — Не люблю стихи. Не понятно ведь ничего.
Мы идем и молчим. Я чувствую, как немного увеличилось расстояние между нами. Декламация стихов была чистой авантюрой. Я думал, что Туве такая же, как я. Я ошибся.
— Вот оно что, — вдруг говорит Туве. — Так ты поэт, Кимме.
Я не отвечаю. Мне не нравится ее тон. Но я прощаю тебя, Туве. Я всегда буду прощать тебя. До скончания времен. Я молюсь Карин Бойе, чтобы она присмотрела за нами. Чтобы была с Туве и со мной.
Я вспоминаю субботние вечера у нас дома. Джим сидит в кожаном кресле и читает, а Кристин лежит перед телевизором и пьет вино. Иногда Джим просит ее снять наушники, потому что нашел то, что она просто обязана услышать. Мы все обязаны. Кристин снимает наушники, и Джим зачитывает ей несколько строчек Гуннара Экелёфа или Гарри Мартинсона. Мы с Кристин слушаем. Затем она снова надевает наушники и запивает Экелёфа глотком вина. Я думаю: «Браво, Джим! Теперь он там!» Затем возвращаюсь за компьютер. Некоторое время мы сидим, погрузившись каждый в себя. Но я чувствую, что мы вместе. И знаю, что скоро будет очередная «рекламная пауза» от Джима. Что-нибудь из творчества Томаса Транстрёмера. И я замечаю, что часть прочитанного запоминается. Строчки крепко сидят в моей голове, и я могу извлечь их оттуда. Я помню весь стих. Видимо, я просто создан для такого — для поэзии и арахисового масла. Но мне нравятся не Транстрёмер и не Экелёф, а Карин Бойе. В школе я пишу о ней работу.
Ее стихи надолго остаются в памяти, их легко вспомнить. Я пытаюсь поговорить об этом с Туве. Говорю, что хорошая поэзия всегда подлинна и где-то внутри себя понимаешь, что это правда. Но она лишь мотает головой и говорит, что не понимает, что за чушь я несу. И что я сам тоже вряд ли понимаю.
— Прекрати, Кимме, — говорит она капризным тоном, который ей совсем не идет.
* * *
Мы идем молча. Солнце светит резко, колюче. Я почти чувствую, как между нами пролегает бездна. Мы больше не те, какими были десять минут назад или ночью, когда токовали глухари. Мы идем и размышляем над этим. Во всяком случае, я размышляю. А она? Не знаю. Наверное, она думает, что я какой-то поэт-дурачок. Наверное, в ее личном пространстве нет места для меня. Скорее всего, это так, иначе почему она ведет себя так, словно не которых событий никогда не было?
Туве останавливается у края болота и достает из кар мала куртки лекарство от мигрени.
— Подожди, — говорит она.
Опустившись на колени, она зачерпывает горстью воды, сует в рот две таблетки, разжевывает и запивает Морщится.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
Она не отвечает, а разжевывает еще две таблетки Поднимается и встряхивает упаковку. Там пусто.
— Разве можно принимать так много? — спрашиваю я.
— Нужно.
— Это из-за солнца?
— Не знаю.
Я смотрю на Туве. Она массирует кончиками пальцев левый глаз.
— У тебя болит глаз?
— Нет, не то чтобы болит. Словно под кожей полно муравьев, и они ползают там. Обычно после этого начинает болеть голова.
— Надеюсь, таблетки помогут, — говорю я.
* * *
Не знаю, сколько мы уже идем. Мы тщательно проверяли, в правильном ли направлении двигаемся. На запад, как думали мы. Мы старались придерживаться выбранного курса. Думаю, мы шли уже пару часов. Но вскоре я понимаю, что мы ошиблись. Мы пропустили конец дороги.
Местность становится незнакомой.
Лес меняет свой характер. Становится гуще, запущеннее, влажнее. Двигаться вперед все труднее и труднее. Мы промокли, пробираясь через хлеставшие нас сырые ветви.
Солнце скрывается за темной тучей. Апрельская погода сменяется привычным суровым ненастьем, снова настает зима. Холодный ветер что-то шепчет нам, встречные порывы леденят лицо.
Все это время мы не слышим ни звука. Ни птицы, ни зверя. Ни свиста Филипа, ни его крика. В лесу тихо, словно все живое, кроме нас двоих, исчезло. Остались только Туве и Ким.
Я думаю о моей любимой, о Туве. О нетерпеливой, нарушающей закон Туве.
Однажды после обеда, еще зимой, я увидел тебя в магазине. Ты стояла у полки с конфетами и перебирала пакетики с жевательным мармеладом. Один пакетик ты спрятала под куртку, затем еще один, и еще. Ты не замечала того парня, который стоял в другом конце прохода и смотрел на тебя, притворившись, что читает журнал. Ты шла дальше. Затем я увидел тебя у кассы. У стойки с компакт-дисками. Ты стояла перед ней. Мне не было видно, что ты делала. Но я считал диски, которые твои пальцы ловко выхватывали с полки: один, два, три… Затем ты заметила меня и бросила на меня небрежный взгляд. «Берегись, Туве! Он увидел тебя!» — пытался я предупредить тебя взглядом. Но ты не поняла. Тогда мы еще не умели читать по глазам друг друга. Ты продолжала прятать диски: четыре, пять, шесть. И вот уже коробка пуста. Я пошел за тобой. Встал у тебя за спиной, пока ты оплачивала молоко, две банки пива и упаковку с фаршем.