Все, существующее в нашем прошлом, – неизменно, но нежные цвета, в которые окрашено это пространство былого, неожиданно заливают все вокруг, и начинает казаться, что прошлое живет отдельной от тебя жизнью.

И я подумала о Миямото, которая, может, именно сейчас сидит – точно так же, как я, – у себя на кухне и рассматривает альбом со старыми фотографиями. Испещренное следами прошлого, настоящее плывет по волнам бесконечной вселенной, и в этом смысле все мы похожи друг на друга.

Некоторые фотографии были подписаны изящными, торопливыми росчерками – это отец. Кое – где на страницах альбома попадались маленькие неряшливые рисунки – дело рук Маю.

Два призрака.

И сейчас я сижу здесь и смотрю на них…

– Ну вот, кушать подано, – с этими словами Джюнко поставила передо мной тарелку с разогретым рисом и плошку с мисо-супом. Я закрыла альбом.

– Очень вкусно! – сказала я, попробовав рис.

– Это мое фирменное блюдо, ты же знаешь, – засмеялась она в ответ.

Джюнко потеряла дочь и семью из-за любовника. У нее был роман с другом мужа. Но роман закончился, а брак распался. Ее единственная дочь живет с отцом. Больше всего на свете Джюнко хочет забрать дочь к себе и жить с ней вдвоем.

– Ты что, фотографии смотрела? – Джюнко кивнула в сторону альбома.

– Ага. Я почему-то именно сегодня вдруг вспомнила папу.

– Вот оно что. Грустно рассматривать фотографии – на них все такие молодые…

– Тут уж ничего не поделаешь, – сказала я.

– Знаешь, у меня очень много фотографий со школьных времен. Там я и твоя мама. Есть, например, фотография в баре, куда мы пошли как-то вечером тайком от родителей, или фотографии из похода, где мы сидим с сонными лицами, как две тетери. Я когда смотрю на нас тогдашних, мне всегда так странно. Я сразу думаю: «Боже мой, как же я здесь оказалась, что я здесь делаю вообще?» И даже не потому, что я теперь бездомная. Нет. Просто вдруг меня что-то захлестывает, и все. Вот, например, твоя мама иногда смеется совсем так же, как она смеялась девочкой, а у меня сразу в глазах темнеет, и голова начинает кружиться. Я как будто чувствую тяжесть прошедшего времени. Понимаешь? Тяжесть времени.

– Понимаю, – сказала я.

Как флаги трепещут на ветру, так прошлое и будущее, пересекаясь, трепещут, играют на лице мамы, ослепляя меня своим непрерывным движением.

«Смотри же! Видишь? Я все еще здесь!»

Это был очень странный день.

Сквозь полудрему я видела свое прошлое.

Может, оттого, что на соседней улице умер человек, и его смерть искривила наше жизненное пространство?

Да нет, вряд ли это возможно.

Ведь столько людей в этом мире умирают, проливают горькие слезы в этот миг.

Наступила ночь, но сна не было ни в одном глазу. Я уже жалела, что легла спать, придя со свадьбы. Это была ошибка.

«Пойду, что ли, книжку какую-нибудь куплю», – подумала я и взглянула на часы.

Два часа ночи. Книжный неподалеку от нашего дома работает до трех. Кроме книг там есть прокат видеокассет.

… Выбрав несколько глянцевых журналов и парочку еженедельников, я вышла на улицу.

На улице пахло зимой.

Стоило мне вдохнуть поглубже, как предчувствие наступающих холодов, разлившееся в ночном воздухе, проникло в каждую клеточку моего тела. Голые, сухие деревья как обглоданные кости темнели на фоне неба, в котором высоко – высоко висел яркий тонкий серп убывающего месяца.

Напевая что-то себе под нос, я шла по улице. Навстречу медленно брела одинокая фигура. Издалека невозможно было разглядеть, кто это. И только когда мы поравнялись, я узнала мать Миямото.

«Плохо дело», – подумала я, в свете уличного фонаря увидев ее напряженно застывшее лицо. Что в таких случаях надо говорить? Какие слова?

В конце концов я решила просто поздороваться, хотя сейчас сделать это было непросто:

– Добрый вечер.

Пожилая женщина тихо кивнула мне в ответ, совсем как ее дочь, и слабо улыбнулась.

Я сразу вспомнила маму после смерти Маю. Тогда в ней тоже чувствовалась эта напряженность, окаменелость.

Мы молча разошлись.

Подождав немного, я обернулась и увидела, что пожилая женщина все также бесшумно бредет дальше по ночной улице. При одном только взгляде на то, как она движется, становилось ясно, что она не вполне осознает происходящее. Думаю, она меня не узнала. Куда она шла? Не знаю. Наверное, просто не могла больше оставаться в доме, наполненном призраками прошлого.

Эта ночь, в которой было место и месяцу, и фонарю, и темноте, и соседскому коту, пробежавшему сейчас мимо меня, и спящим домам, – эта ночь стала достойным завершением сегодняшнего дня. Мне было странно думать о том, что сегодня все началось с Миямото и закончилось ею же. Не самая достойная мысль, но что поделаешь.

… Кажется, я ничего не забываю. События одно за другим падают в копилку моей памяти, чтобы храниться там вечно.

Моя мама необычный человек.

Уже больше двадцати лет мы живем вместе, но я до сих пор не до конца ее понимаю.

У мамы смуглая кожа, миндалевидные глаза и маленькая изящная фигура. Она ужасно похожа на уменьшенную Кикко Мацуока (если кто не знает, была такая актриса). Правда, маме жутко не нравится, когда ей об этом говорят.

Мама чуть красивее среднестатистической японки средних лет. Чаще всего она пребывает в состоянии мучительного колебания, легко может впасть в истерику из-за какой-нибудь ерунды, но иногда выражает свое мнение очень решительно и однозначно.

И, как ни странно, ей это удается лучше всего.

В такие моменты мама, устремив глаза прямо на меня, четко – почти по слогам – произносит единственно возможные, словно с неба данные, слова. И в ее чистом, незамутненном голосе слышна непоколебимая уверенность. Этот дар перешел от нее ко мне – вместе с той любовью, с которой она меня растила. Я тоже храню в себе неисчерпаемую силу сердца, в котором нет места надменности и слабости.

Если когда-нибудь я уеду далеко, куда-нибудь за границу, уеду на месяц или больше и там, под чужим небом, стану вспоминать свою маму, что же, интересно, я вспомню?

Мне легче сказать о том, чего я не вспомню: я не вспомню ее улыбку, не вспомню ее доброту… Маме много чего выпало в жизни. Гораздо больше, чем другим женщинам. Она родила меня, родила Маю, похоронила первого мужа, вышла замуж во второй раз, родила Ёшио, развелась, похоронила Маю… Нет смысла печалиться и роптать на жизнь, но в мамином сосредоточенном взгляде мне чудится нечто, что можно назвать «праведным гневом». В бездонном космосе ее зрачков я ловлю отблески гнева – гнева на судьбу, и к этим отблескам примешивается всплывшая из самых глубин женская гордость…