С приходом славы Эми стала открыто говорить об истории своей депрессии и селфхарме – это меня очень взволновало. Ее постоянно фотографировали с порезами на руках – личную слабость выставляли напоказ. В некоторых интервью Эми говорила, что впервые порезала себя в девять лет. Но только в качестве эксперимента.

Селфхарм – это крайне тайный способ справляться со стрессом или негативными эмоциями (к сожалению, к нему прибегают очень многие девушки), поэтому я не могу точно сказать, когда он стал привычкой Эми. Дома я не замечала никаких признаков – надеюсь, я ничего не упустила. Конечно, это совсем не значит, что селфхарма не было. Когда Эми стала очень известной и начала давать волю злобе и фрустрации, я подметила, что из обычной озлобленной на мир девочки-подростка она превратилась в человека с неконтролируемым поведением.

Ричард отлично помнит Эми на бар-мицве его сына Майкла. Она была выше большинства детей на празднике, одетая в стильное черное платье и массивные туфли от Dr. Martens. Мы только что закончили с традиционной частью церемонии, и теперь 50 человек направлялись в банкетный зал отеля «Аполло», что в Кокфостерсе. Бар-мицва – это важное событие. Весь зал был заполнен круглыми столами, ломящимися от еды. Звучала музыка, все танцевали и поздравляли Майкла.

Еврейские вечеринки – это всегда шумные семейные посиделки. Я никогда не стеснялась приводить детей на такие праздники без отца, но волновалась, что Эми может посчитать нашу семью неполноценной.

В тот день все дети были с мамами и папами – у нее была лишь я. Ей было тринадцать лет, она только-только выстраивала свою самооценку и очень расстроилась. Пришли мой брат Брайан и его жена Дженн, а также несколько друзей семьи, но никто из них не был близок Эми, поэтому она постоянно висела на моей руке. Все остальное время ей было очевидно одиноко, и она сидела в углу зала с обиженным лицом. Такое постоянно случалось с ней на праздниках.

Бар-мицва – это праздник для мальчиков. Все мальчишки танцевали, взявшись за руки. Эми пыталась втиснуться в их веселый хоровод, но только ставила себя в неловкое положение и вызывала соответствующую реакцию семьи. Другие дети злились на нее – только так они могли от нее отвязаться. Не сумев заполучить желанное внимание, Эми вылетела из зала и разбила входную стеклянную дверь отеля ботинком. Эту сцену увидели несколько человек, и снаружи началась суматоха.

Когда я услышала о выходке Эми, она уже была в зале и сидела на коленях Дженн, уткнувшись ей в грудь и заливаясь слезами. Брайан потом рассказал мне, что видел, как Эми несколько раз поднимала голову, чтобы проверить, смотрят ли на нее. Когда она убеждалась в обратном, то бросалась на грудь Дженн и начинала рыдать сильнее прежнего. Не стоит и говорить, что на следующее утро Брайан получил огромный чек за сломанную дверь.

В тот вечер я была просто вне себя от злости. Было так некрасиво с ее стороны испортить важный момент Майкла и устроить шоу. Но я не знала, что делать. Каждый раз, когда Эми переступала грань, мне не хватало сил, какие были бы у двух родителей, чтобы противостоять ей. «Мам, ты недостаточно строга. Я знаю, что получу все, чего захочу», – однажды сказала Эми. К сожалению, она была права. Мне было непросто контролировать столько всего.

Не знаю, насколько большую роль сыграл в этом рассеянный склероз. Я даже не вспоминала о нем – кроме слабости, других симптомов с момента рождения Эми не было. Она могла заткнуть за пояс любого взрослого и видела во мне то, чего я сама не замечала в себе. Открыв личные дневники Эми после ее смерти, я удивилась диаграмме, которую она нарисовала в июле 1995 года, под названием «Карта моей жизни». Под заголовком «Семья» она написала «Моя мама. Все больше устает в последнее время. Слишком много работает». Еще несколько наблюдений обо мне она упомянула в серии рисунков «Места в моем сердце». Там она также призналась, что скучает по отцу.

Во время учебы мне очень сильно помогала, помимо других мам, моя тетя Мэри, которая жила неподалеку от Синтии. Эми иногда ездила в летние школьные поездки, да и я всегда старалась высылать детей из города либо за границу, либо к своей сестре Дебре в Ньюкасл.

Как-то мы с Алексом отправились в школьную поездку на горнолыжный курорт в Италии (к детям могли присоединяться родители). Я думала взять Эми, но отбросила эту идею, потому что испугалась, что она будет носиться по всем Доломитовым Альпам и переломает себе кости. Оставить Эми дома было жестоко, и ей это не понравилось. Однако не уследить за Эми и провести все каникулы в зарубежной больнице мне тоже не хотелось. Вместо этого на ее тринадцатый день рождения мы полетели в Париж. С нами отправились моя двоюродная сестра Бонни из Америки и ее сын Джей. Мы долго гуляли вокруг Эйфелевой башни, вдоль Сены и Нотр-Дама и добрели до Сакре-Кёр на Монмартре. До сих пор помню, как она спешно взбежала по лестнице нашего отеля, зашла в комнату и, высунувшись из окна, закричала продавцу багетов: «Я хочу такой, выглядит вкусно. Можете мне его принести?»

В выпускном классе школы Эшмола она поехала отдыхать самостоятельно. Я была очень рада. Шли летние каникулы, и я обратилась в компанию PGL, чтобы отправить ее в летний лагерь неподалеку от деревни Хатерседж в районе Пик Дистрикт. Она прислала мне письмо, написанное в своей типичной манере (к слову, кошка Кэти не умерла, но Эми очень любила драму).

Алексу исполнилось семнадцать лет. Он, как и большинство его ровесников, не хотел проводить время со своей младшей сестрой. У него были свои друзья. Алекс и Эми переругивались, как типичные брат и сестра, но были очень близки. Однако Алекс не любил впускать Эми в свою комнату. Это было строго запрещено. И ей уж точно не позволялось играть на его красной гитаре от Stratocaster, которую ему подарил Майкл. Но когда Алекса не было дома, Эми все же залезала в комнату, чтобы немного подергать струны, надеясь, что брат ни о чем не узнает. Когда Алекс поступил в университет, Эми с головой ушла в его домашнюю коллекцию дисков. Алекс больше увлекался рок-музыкой, а Эми выбирала записи Телониуса Монка и Майлза Дэвиса и крутила их на плеере брата.