Я испустил радостный возглас, узнав миндалевидный разрез глаз яванок, как на картинах, которые мне доводилось видеть в Голландии; по цвету кожи эту женщину можно было безошибочно отнести к желтой расе. Не знаю, возможно, во мне пробудился интерес к неведомому и неожиданному, но я склонялся в ее пользу. Кроме того, она была весьма хороша собой и сложена на славу, так что смело могла выставлять себя напоказ; блестящие глаза, белые зубы, точеные руки и длинные волосы цвета красного дерева… Совсем юной ее взяли в плен пираты имама Маската где-то на островах Индийского океана.

…Оставалось только условиться о цене. У меня просили пять кошельков (шестьсот двадцать пять франков); мне хотелось заплатить только четыре; но, вспомнив, что речь шла о покупке женщины, я подумал, что подобный торг неуместен. К тому же Абдулла предупредил, что торговец-турок никогда не уступит в цене.

…В тот же вечер я с триумфом привел рабыню в покрывале в свой дом в коптском квартале….Слуга из океля шел следом за нами, ведя за собой осла с большим зеленым сундуком на спине.

Абд аль-Керим оказался хорошим хозяином. В сундуке лежали два комплекта нарядов.

…Если торговец обманет покупателя относительно достоинств рабыни и у нее обнаружится какой-то изъян, покупатель имеет право через неделю расторгнуть сделку. Мне представлялось невозможным, чтобы европеец прибегнул к подобной недостойной оговорке, даже в том случае, если его действительно обманули. Но вскоре я с ужасом обнаружил у несчастной девушки два клейма с монету в шесть ливров: одно под стягивающей лоб красной повязкой, другое – на груди, и на обоих – татуировка, изображающая нечто вроде солнца. На подбородке тоже была татуировка в виде острия пики, а левая ноздря проколота, чтобы носить кольцо. Волосы были подстрижены спереди и падали челкой до самых бровей, соединенных между собой нарисованной черной линией. Руки и ноги были выкрашены в оранжевый цвет; я знал, что это специально приготовленная хна, от которой через несколько дней не останется и следа».

Если рабыни противились уготованной им судьбе и не желали уподобляться бессловесному скоту, торговцы применяли различные испытанные средства. Когда не помогали ни уговоры, ни угрозы, рабынь усмиряли силой. Но делали это с осторожностью, так-как «порченый товар» падал в цене и наносил вред репутации продавца. Проще всего было подавить упорство невольниц опиумом или другим зельем, подмешанным в пищу.

«Они продаются за различные цены, – писала Мелек-Ханум, – соответственно красоте, смотря по которой они назначаются или в танцовщицы, или музыкантши, или же в банные прислужницы, горничные, или же одалиски. Цена на них колеблется от 1000 до 20 000 франков или около этого. Для того, чтобы заплатить последнюю сумму, невольница должна быть необычайной красоты. Если у них вид не представительный, то они назначаются на должности, в которых они не должны появляться перед своим господином; в таком случае цена их не превосходит 1500–2000 франков. Они продаются обыкновенно в возрасте 12–13 лет, но бывали случаи продажи 6-7-летних. Это впрочем бывает только тогда, когда покупательница желает приучить их к службе, или же перепродать с выгодой, когда они подрастут. Хозяйка делает им одежду, учит их вести себя прилично, а также говорить по-турецки. Главное внимание обращается на развитие таких талантов, которыми отличаются сами госпожи, как то: музыка, танцы, уборка волос и т. д.»

Важную роль в работорговле исполняли посредники. Когда кто-то хотел избавиться от невольницы, но не хотел или не мог сделать это сам, он поручал это дело опытному посреднику.

«И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, – повествует «Тысяча и одна ночь». – А потом он кликнул посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: «Возьми эту девушку и покричи о ней на рынке». И посредник взял девушку и вывел ее на середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамеечку на землю, и посадил на нее девушку, подобную дейлемскому щиту или яркой звезде, и была эта девушка как луна, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты…»

В этом безобразном, но прибыльном деле не обходилось и без перекупщиков. Ими, как писал Осман-Бей, были весьма состоятельные дамы из высшего общества. Избавившись пару раз от строптивых рабынь посредством своих торговых агентов, они быстро входили во вкус. Со временем они превращали домашние гаремы в интернаты, куда попадали маленькие девочки. После нескольких лет «воспитания», их продавали в несколько раз дороже. Этот вид торговли превратился в безотказную систему, предлагавшую «товар» на все вкусы.

«Тысяча и одна ночь» сообщает и о достоинствах, которыми должны были обладать будущие наложницы: «И посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная станом, с высокой грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бедрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со слюной слаще патоки, и ее стан был стройнее гибких веток и речи нежнее ветерка на заре. И когда визирь увидал ее, он был ею восхищен до пределов восхищения, а затем он обратился к посреднику и спросил его: «Сколько стоит эта невольница?» И тот ответил: «Цена за нее остановилась на десяти тысячах динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах».

В другом месте невольница сама говорит о своих достоинствах.

«И тогда халиф спросил: «Как твое имя?» – «Мое имя Таваддуд», – отвечала невольница. «О Таваддуд, какие науки ты хорошо знаешь?» – спросил халиф. И девушка отвечала: «О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику, и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счетом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей. Я знаю великий Коран и читала его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям, и я знаю число его сур и стихов, и его частей и половин, и четвертей и восьмых, и десятых, и число падений ниц. Я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отмененные, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания; я знаю священные предания, по изучению и по передаче, подкрепленные и неподкрепленные; я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия. Я была приверженна к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое; и когда я пою и пляшу, то искушаю, а если приукрашусь и надушусь, то убиваю. Говоря кратко, я дошла до того, что знают лишь люди, утвердившиеся в науке».

Осман-Бей приводит анекдотическую историю о жене великого визиря Фуад-паши, которая торговала выпестованными ею же красавицами с большим размахом. Однако стремительное расширение этого деликатного бизнеса натолкнулось на неожиданное препятствие – предложение начало превышать спрос. Не найдя других способов сбыта своей «продукции», госпожа Фуад решила прибегнуть к потусторонним силам. План ее состоял в том, чтобы околдовать потенциальных клиентов в выгодном для себя направлении. Призванный ею маг снабдил эту удивительную особу «волшебной рубашкой, обладавшей свойством придавать неотразимую прелесть той особи, которая ее надевает». И дела госпожи Фуад, действительно, быстро пошли на лад. Ее прелестницы разлетались как птицы, выпущенные из клетки, причем по фантастическим ценам. Хотя конкурирующие завистницы поговаривали, что дело вовсе не в чудодейственной рубашке, а в положении супруга госпожи Фуад, на благосклонность которого рассчитывали щедрые покупатели.