Кровавый столп пульсирует в такт багрянцу у меня в глазах. Он находится вне времени. Бытие колышется, размывается, растекается. Две эпохи соперничают за мое внимание. Я все глубже соскальзываю в Черную Ярость и уже не имею права верить ничему, но мне плевать. Взмываю на крыльях гнева…

И погружаюсь в него.

Когда я?

Прошлое и настоящее, черное и красное, Терра и Флегетон…

«Не важно».

Кто противостоит мне?

«Предатели».

Незыблемо лишь присутствие врагов, крови и моих братьев по Роте Смерти.

Чувствую связь с колонной. Я обречен, если войду туда. Значит, не надо касаться нее. Пусть стоит, словно памятник всей ярости мира.

И пусть я стану всей яростью мира.

Отворачиваюсь от падающих «Громовых ястребов» — изменники близко.

В первой стычке мы сдержали их натиск. Теперь воины с обеих сторон снова уносятся ввысь, собираясь в отряды. Я призываю моих братьев, и Рота Смерти объединяется, чтобы перебить отступников из всех эпох.

Когда свершилось темное чудо, цели задания пришлось пересмотреть. Корбулон заметил, как рухнули десантные корабли, ощутил духовное притяжение кровавого столпа и грозную жажду. Если он или другие бойцы ордена подойдут к смерчу, опасность для них только возрастет. Примером тому служили сбитые машины, где находились тридцать братьев Четвертой, включая ее капитана.

Чуть дальше к востоку Рота Смерти билась с Кровавыми Учениками. «Грозовые вороны» обстреливали последний «Громовой ястреб» хаоситов. Предателей удалось отвлечь от Железной Гвардии, сдержать и пустить им кровь.

Жрец спрыгнул внутрь «Флегетона».

— Видел, сержант Гамигин? — спросил он.

Боец обеспокоенно кивнул.

— Надо оказать помощь капитану.

— Согласен, только переговори сначала с командиром гвардейцев. У Роты Смерти уже достаточно противников, новые ей не нужны.

Поняв намек Корбулона, сержант вызвал Райнекера по воксу.

— Полковник, мы выдвигаемся ближе к воротам для поддержки братьев. Крайне важно, чтобы до нашего возвращения вы оставались на нынешних позициях.

— Хотите сразиться вместо нас во всех битвах? — протрещал из динамика ответ офицера.

— Ничего подобного, но вы не должны вмешиваться в текущее боестолкновение. Как поняли?

Последовала пауза.

— Вас понял.

Гамигин взглянул на верховного жреца:

— Он послушает нас?

— Дай Император, чтобы послушал.

Мы — чернота. Мы — ярость. Наши построения разреженны и непостоянны, как и у наших врагов. Схватки ведутся один на один или между тройками воинов. На струях огня мы мчимся к небу, стремясь забраться выше неприятелей.

Все размывается.

Сливается в единое пятно.

Это Терра…

Нет…

Да…

Терра.

Размытие.

Противники; мои родичи; кровь; неистовство…

Измена. Худшее из предательств. Самые доверенные братья разрушают величайшую мечту.

Дай им отпор с несравненной яростью.

С нами Ангел. Я и есть Сангвиний! Ангел падает, падает… Он пал.

Кровь… Они забрали нашу прекраснейшую кровь. Разорви их на куски! Пусть заплатят своей кровью — пусть она струится неистощимыми потоками и зальет весь мир!

Кровь вздымается до неба и пробивает его.

Кровь есть ярость.

Кровь есть все.

Кровь всего живого…

Враг имеет наглость сражаться, сопротивляться правосудию. Мои братья ревут от возмущения.

Вокс-канал взрывается их гневными криками. Проклятия на высоком готике, обещания отомстить. Утверждения, что смерть Хоруса уже близка.

Звучит и бессловесный вой.

Далекое эхо стонет, что все мы безумны и реальна только схватка. Чей это вопль?

Ничей.

Пока я снижаюсь из высшей точки прыжка, ко мне приближаются четверо отступников. Их сущность переменчива (Ученики-Сыны-Дети-Альфа-Повелители-Железные) и незыблема (предатели). Пока противники летят вверх, я опустошаю в одного из них магазин болт-пистолета. Снаряды пробивают неприятелю горжет, разносят глотку в клочья. Он проносится мимо меня — реактивный ранец в последний раз тащит тело по дуге.

Вешаю оружие на магнитный зацеп. Тут же меня настигает другой изменник, и мы, сцепившись, врезаемся в землю, подобно авиабомбе. Давим своим весом смертных {еретиков), их кровь плещет нам на сабатоны. Обмениваемся ударами — сакральная булава против цепного меча. Я получаю ранение, неизвестно куда. Все руны на моем визоре словно смазаны. Осознаю только сам факт повреждения — оскорбление, подпитывающее мою ярость.

Разбиваю клинок врага Кровавым Крозиусом. Предатель пошатывается, расставляет руки для равновесия. Отрубаю правую в локте, но двое его братьев уже наседают на меня. По левому боку скрежещет штык комби-болтера. В правую сторону туловища врезаются разрывные снаряды.

Зарычав, отмахиваюсь булавой от стрелка. Крозиус раскалывает ему линзы шлема. К схватке присоединяются двое моих братьев.

И еще несколько отступников.

Вокруг меня — скопление неистовства. Сжатый кулак войны.

Ослепленный гневом, я не чувствую тела. Я превратился в само насилие, и оно вещает моими устами. Я проповедую братьям, хотя забыл все слова. Бью, бью и снова бью булавой. Отдельные враги пропадают, сливаются в единую абстрактную сущность. Я растерзаю ее плоть. Мой шлем — белый череп на фоне ночной тьмы, символ смерти; я и есть смерть. Крозиус врезается в нечто ломкое. Кость. Дроблю ее на части. Нечто мягкое. Внутренние органы. Рву их на куски.

Меня покрывает кровь, которую нельзя пить. Чувствую ее вкус.

Он тоже подпитывает мою ярость.

Рядом мои братья, облаченные в ночь, несущие возмездие. Мы убиваем, не сдерживаясь.

Не думая.

Не останавливаясь.

Райнекер взобрался на разбитый остов «Хранителя Култха». Орда по-прежнему осаждала стены вокруг позиций Железной Гвардии с севера, юга и запада, но солдаты без труда отражали приступы после того, как прекратился натиск с востока. Иклаус посмотрел в ту сторону, на кровавый столп, который одновременно притягивал и отталкивал взгляд. Ни в своей вере, ни в знаниях полковник не находил объяснений этому явлению. Оно опровергало и то и другое.

Ничего подобного не могло существовать в Галактике Императора, и все же колонна была здесь — рана в реальности и в душе каждого, кто взирал на нее. Смерч уходил в облака. Подняв глаза, Райнекер спросил себя, где заканчивается столп, и понял, что боится узнать ответ.