Он принес Грейс в постель тосты и кофе. Они избегали острых тем – не говорили ни о его брате, ни о пережитом ею накануне, но он заметил, как она украдкой поглядывает на него.

Пока она принимала душ, он смотрел на небольшой садик за окном спальни. Когда он переехал сюда три года назад, они с Грейс посадили молодую березку. Сейчас, трепеща удержавшимися на ветках крепкими ярко-желтыми листьями, она солнечным пятном сияла на фоне немного пожухшей травы.

– Ну, ты уже готов? – спросила Грейс.

Он обернулся на ее голос. Она завернулась в банную простыню, ее кожа порозовела от горячего душа. Грейс была готова взвалить тяжкий груз его семейных проблем на свои хрупкие плечи, и он изумился и восхитился: неужто это ему выпало счастье быть рядом с ней? Как же ему повезло, что эта прекрасная женщина избрала его!

– Готов к чему? – спросил он.

– К разговору.

Он уже набрал воздуху в легкие, чтобы предложить перенести эту беседу на потом, но Грейс выставила руку.

– Я терпеливый человек, – сказала она. – Но и моему терпению есть предел. – Она слегка улыбнулась, показывая, что может дать ему еще отсрочку, но по выражению ее лица он понял, что и всяким отсрочкам, конечно же, есть предел.

– У Саймона посттравматическая амнезия, – начал он.

– Насколько серьезная?

– Катастрофическая.

Она поискала на его лице хоть какой-то отзвук эмоций и, ничего похожего не обнаружив, сказала:

– Не хочу показаться навязчивой, но… ты все еще имеешь на него зуб?

– Да нет же, дело совсем не в этом!… – почти выкрикнул он. Вопросы Грейс обнажали те его чувства, которые он много лет скрывал – даже от себя самого. Скрытность была его защитным механизмом, а возвращение брата разбередило раны, которые, как он думал, давно зарубцевались. Он тяжело вздохнул. – Это не семейные распри, – проговорил он наконец. – И не соперничество братьев, и не мелкая ревность.

Она ждала, не отводя глаз, таких ясных и синих, таких доверчивых, что он почувствовал себя полностью обезоруженным любовью к ней:

– Я давно должен был рассказать тебе, Грейс…

– Но вместо этого на двадцать пять лет спрятал это внутри себя и боялся выпустить джинна из бутылки.

Он помолчал, потом кивнул.

Она обвила его руками. Ее волосы были еще влажными, тело теплым и ароматным после душа.

– Ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.

Он посмотрел на нее с удивлением:

– Но у вас же будет прием, доктор.

Грейс рассмеялась. Она и не думала дразнить его:

– Все равно приезжай! Только при условии, что не будешь допрашивать моих пациентов и пугать мою переводчицу.

– Дорогая, ты уверена, что справишься? – спросил он. Ведь прошли всего одни сутки, как она обнаружила жертву убийства, а теперь еще думает о его проблемах, озабочена его состоянием.

– Я хорошо выгляжу? – Она отодвинулась от него, чтобы он мог лучше рассмотреть, и, по правде говоря, выглядела она более чем хорошо: кожа как будто излучала легкий свет, глаза лучились, словно это не ее мучили всю ночь кошмары, а блестящие, роскошные волосы, все еще влажные после душа, приобрели цвет осенней листвы.

– Грейс…

Она приложила палец к его губам:

– Перестань тревожиться обо мне.

Он не мог этого сделать, но понял, что спрашивать ничего не надо. Она оделась, досушила волосы, и они разъехались из дома каждый на своей машине в дружелюбном, пусть и настороженном молчании.

В следственном отделе яблоку было негде упасть. Было еще только семь тридцать, поэтому наскоро поглощались бутерброды, сандвичи и шоколад. Две-три женщины предпочли более здоровый рацион – фрукты. Столы были заставлены чашками, издававшими специфический запах плохого кофе, купленного в автоматах. Рикмен нервничал. Бессонная ночь, крепкий кофе чашка за чашкой и адреналин в избытке – вот с чего он начинал руководить первым в своей жизни расследованием особо важного дела.

Уровень шума повысился по сравнению со вчерашним вечером, что Рикмен посчитал добрым знаком. Это означало, что его сотрудники воодушевлены, а энтузиазм – залог высокой результативности. Это также значило, что люди, познакомившиеся лишь вчера, постепенно превращаются из разношерстной толпы в коллег. Они уже больше не выясняли, кто из каких подразделений откомандирован, и не доказывали друг другу, что каждый знает больше фактов дела. Сегодня они были игроками одной команды.

В дальнем углу комнаты Рикмен увидел компанию довольно мрачных и невыспавшихся полицейских. Это были те, кто во главе с Фостером совершили набег на восьмой округ Ливерпуля с целью опроса ночных бабочек. Они проработали далеко за полночь и сейчас угрюмо зыркали покрасневшими глазами.

Надо начать с группы Фостера, поддержать их, дать понять, что проведенный ими поиск хоть и оказался бесплодным, но был очень важен, и таким образом сразу изгнать с совещания негативный настрой. Он подозвал Фостера.

– Большой жирный нуль, босс, – доложил Фостер. Спал он меньше пяти часов, тем не менее был гладко выбрит, а волосы тщательно уложены – как всегда. На нем была свежая, тщательно отглаженная рубашка с коротким рукавом, призванная демонстрировать его загар и незаурядные бицепсы. – Девчонка всего несколько дней как появилась на панели. И ни черта не преуспела в ремесле – была слишком застенчива. Никто из девиц ее толком не знал. Никогда не видели ее с сутенером. Никогда не спрашивали, откуда она. И ни одна не видела ее в ночь убийства…

– Короче, вы бились головами в кирпичную стену.

– Причем с громким стуком. Но я не думаю, что девицы заранее сговорились молчать. Как считаете, Наоми?

Ли Фостер ни в чьей поддержке не нуждался, но Рикмен понял, в чем дело: сержант подбивал клинья под детектива Харт. Спрашивая ее мнение, он делал некий дружеский жест в надежде на нечто большее, чем дружба.

– Она никогда ни с кем из них и словом не перекинулась, сэр, – сказала Харт. – Ни разу рта не раскрыла.

– По крайней мере для того, чтоб заговорить, – вмешался Фостер – он просто не мог удержаться от грязных намеков.

Это вызвало смешки, однако Рикмен заметил, что Ли потерял несколько очков, которые заработал накануне вечером у Наоми Харт.

Она глянула на Фостера с неприязнью и добавила:

– Я подумала: может, она была глухонемой?

Рикмен согласился:

– Стоит навести справки в школе для глухонемых, в социальных клубах. Вдруг они ее признают. Вон там есть целая куча фотографий. Пусть каждый возьмет по нескольку штук.

Офицер, обложенный пачками фотографий, принялся сортировать их, раскладывая на кучки.