Девушка не знала, сколько времени проспала. Тело болело, руки и ноги затекли, и она вскрикнула, пытаясь распрямить их. Сразу же схватилась за шею – убедилась, что крысы ее не прокусили, попыталась прийти в себя и понять, что ее разбудило. Дошло – она проснулась от голода. Мона села, накинула на плечи матрас и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Так, что этот придурок говорил про то, что собрался ее воспитывать? Надо типа прикинуться воспитанной девочкой и тогда что? Думать не получалось, в голове билась одна мысль – если она вежливо попросит, то, возможно, ей дадут есть. Это все, на что она способна. Она же девочка. Папа ей тоже всегда говорил – будь вежлива и покладиста, и тогда ты получишь то, что хочешь. Возможно, он был прав.

Мона вскочила на ноги и тут же вскрикнула – тело словно пробила тысяча мелких электрических разрядов. Медленно, осторожно она начала разрабатывать руки и ноги. С трудом вылезла из шкафа и огляделась по сторонам – в комнате было совсем темно. Наверное, наступил вечер. Хромая и спотыкаясь она добралась до двери и снова постучала:

– Пожалуйста, я хочу есть и пить, выпустите меня отсюда. Пожалуйста, – последнее слово она выкрикнула с отчаянием. И словно по мановению волшебной палочки дверь отворилась, и вошел Кирилл, неся в руках что-то прикрытое пластиковой крышкой. Создалось впечатление, что он стоял под дверью и ждал, пока она вежливо попросит.

– Даже не думай бежать, – предупредил, – далеко не убежишь, а наказание будет суровым.

Он поставил поднос прямо на пол. Мона осторожно подошла к нему и присела, подняла пластиковую крышку и в неярком свете, который лился из-за спины Кирилла, увидела овсяную кашу. Мерзкую слизкую овсянку, размазанную по тарелке.

– Что это? – тупо переспросила она.

– Овсяная каша, очень полезная.

– Я не ем это дерьмо. – Она вскочила, схватив тарелку в руки.

– Если ты сейчас ее кинешь в меня, то в следующие три дня еды ты не получишь, – предупредил Кирилл, поднимая правую руку в автоматической попытке остановить стоящую перед ним девушку.

– Да пошел ты. – Изо всех оставшихся сил Мона размахнулась, и тарелка овсянки ударилась в стену позади мужчины – тот, несмотря на кажущуюся массивность и поднакопленный жирок, оказался весьма проворен и вовремя успел увернуться.

В этот раз Кирилл пустил в ход ноги, со всего размаху ударив Мону куда-то в область солнечного сплетения. Задохнувшись от боли, девушка рухнула на пол, больно стукнувшись головой и на несколько мгновений потеряв сознание. Но холод помешал полностью отключиться от реальности, застонав, впав в полубредовое состояние, она с трудом выдавила:

– Ты покойник, отец тебя убьет.

– Смотри, милая, как бы ты раньше не загнулась.

С этими словами Кирилл, улыбнувшись, снова ударил ее ногой, попав в живот. После чего наступила кромешная темнота.

* * *

14 февраля

9.01. Мы все готовы выезжать. Я сегодня надел новый серый костюм, который мне подарила мама. Белую рубашку. В честь торжества решил надеть ту, под которую требуются запонки. У меня есть запонки, оставшиеся от деда, он был щеголем и очень любил разбавить скучные ансамбли интересными деталями. Мама одета в кремовое шелковое платье до колен. Оно ей очень идет. Прическу она сделала еще вчера и всю ночь спала полусидя, боясь повредить. Она пыталась и меня уговорить сходить в парикмахерскую и подстричься, но я отказался. Предпочитаю в этот день быть самим собой.

Папа тоже одет в костюм, но не в серый, а коричневый. Мне кажется, я раньше его не видел. Наверняка купил новый. Он тщательно вымыл и пропылесосил нашу машину и прикрепил спереди бант. Мы поедем на его авто, а остальные друзья и родственники на специально заказанном автобусе. Он уже приехал, я слышу, как сигналит во дворе. Все, пришло время выезжать, но дневник я возьму с собой, уверен, что мне будет что в него записать.

10.45. Алиса чудо как хороша в свадебном платье. Мне кажется, что оно сделано из фламандских кружев. Но наверняка это просто удачная имитация, настоящие фламандские кружева стоят сумасшедших денег. Хотя кто как не она может теперь себе это позволить? Волосы ей забрали вверх в замысловатую прическу и украсили небольшими жемчужинками, от чего она походит на героиню одного из романов сестер Бронте. Но конечно, она гораздо красивее. Рыжеватые волосы блестят, как красное золото, глаза словно изумруды – надо же, я и не замечал, что они такого красивого цвета, я все время думал, что они оттенка осенней листвы. Мне кажется, я вообще многого не замечал. Она очень волнуется, покраснела. Я подошел, обнял ее и заверил, что все будет хорошо, и в этот момент она почему-то расплакалась. Я как мог старался ее утешить, но тут же набежала толпа гостей – друзья, родственники, и ценность момента была утрачена.

Нарядная женщина-церемониймейстер сказала, что пришло время, и пригласила всех войти в зал ожидания. Поднялся переполох, искали невесту. Оказалось, что Алиса сбежала от всей этой толпы, чтобы осушить слезы. Мне хотелось быть с ней, но мама сказала, что сейчас лучше дать ей возможность побыть одной и успокоиться. По зрелом размышлении я решил, что мама права. Так действительно лучше.

12.16. Мне показалось, что церемония длилась целую вечность. То никак не могли начать из-за долгого и нудного процесса фотографирования, то немного задержалась пара, которая была в зале до нас. То приехало телевидение и навело переполох. В зал мы попали только в половине двенадцатого. А ровно в полдень Алиса вышла замуж за моего брата Романа. Мне показалось, что время очень символично. В чем именно символизм, я еще не понял, мне надо будет это обдумать. Кстати, Роман очень заинтересовался моими дневниками. Попросил дать один почитать, но я отказал – это дневник, а не открытое письмо. Но по тому, как переглянулись родители, мне почему-то показалось, что они передадут Роману одну из тетрадей без моего ведома. Я понимаю, почему они хотят так поступить, – брат может поговорить с нужными людьми и моей рукописи дадут ход. Но я не хочу его помощи, я справлюсь сам. Им совершенно незачем за меня волноваться. Я понимаю, что их беспокоит тот факт, что последние полгода я не выходил из дома. Но что в этом такого? Мне просто не хотелось. И мне кажется, что после сегодняшней суеты снова не захочется.

* * *

Она проснулась от ненависти. Нет, это был не холод и не острое чувство голода, желудочным соком прожигающее внутренности. Ее разбудили ненависть и первобытное желание убивать. Мона твердо знала, что если крыса сейчас подойдет к ней слишком близко, она ее убьет собственными руками. Но хитрая тварь словно почувствовала, что ее невольная соседка стала опасной, и не издавала ни звука. Или же нажралась ее каши и отдыхала где-нибудь в укромном местечке, выжидая удобного момента, чтобы напасть. Скорее всего последнее, но Моне хотелось верить, что крыса ее просто испугалась. Ей важно было в это верить. Жизненно важно. Ведь если она смогла нагнать страху на тварь, которая мало кого боится, то ей было по плечу и с Кириллом справиться.